Валерий Ковалев - В закрытом гарнизоне. Книга 3

В ее слепящем мареве, носится орущий Вася издавая запах пригоревшего бифштекса.

Я вырубаю кварцеватель и на мгновение слепну.

Потом откуда-то возникает док, амбулатория сотрясается от матов и в его руках извивается очередной желанный пациент.

Стонущему Васе дается чарка спирту, пострадавший укладывается на кушетку и густо намазывается какой-то маслянистой гадостью.

Не ной! – сдергивает у него с глаз очки Саня, и мы заходимся в гомерическом хохоте.

Под ними два пятна незагоревшей кожи и Вася напоминает гуманоида.

– Красаве́ц! – довольно чмокает губами док, – давай топай в каюту, завтра будем делать операцию.

– Какую на хрен операцию? – пугается каплей.

– Пластическую, – значительно изрекает Саня, – давай, давай, топай.

На следующий день в старшинской кают-компании мы дружно лепим пельмени. Здесь практически все свободные от вахты, радостные и оживленные.

В центре, в громадном алюминиевом лагуне накрученный кокшей фарш из двух сортов мяса – говядины и свинины, сюда же, мо мере надобности его помощниками доставляются с расположенного рядом камбуза сотни аккуратно выдавленных тонких кружков теста, на которые вестовые шлепают ложечками начинку, а «док» впечатывает в каждый сотый, выкупанную в спирте гаечку.

– Хорошее дело пельмени, – топорщит казацкие усы зам, ловко залепляя очередное гастрономическое чудо. – Только чебуреки лучше. (Он родом из Баку и обожает кавказскую кухню).

– А че такое чебуреки, товарищ капитан 2 ранга? – интересуются сразу несколько моряков.

– Да те же пельмени, только вот такие, – распяливает он все пять пальцев. – И их варят в кипящем масле.

– Это ж надо, – шмыгает носом кто-то из мичманов. – Может налепим и чебуреков.

– Не, – отрицательно вертит бритой башкой кок. Там совсем другая технология.

В обед в обеих кают-компаниях то и дело раздаются взрывы смеха. Вкусившие призовой металл с гордостью демонстрируют его вестовым и те вручают счастливчикам желанную воблу.

Не обходится и без юморных казусов. Механик давится одним из сюрпризов и его бережно отпаивают компотом, а встревоженный интендант сообщает о перерасходе воблы.

– Ничего, не обеднеешь, – довольно изрекает командир. – На вот тебе еще одну гайку. И все весело хохочут.

Примечания:

рундук – подкоечный шкаф для хранения личных вещей на корабле.

«дизеля» – дизель-электрическая подводная лодка (жарг.)

«приписной» – офицер, мичман или матрос, приписанный к экипажу на время плавания (жарг.)

КГДУ – командир группы дистанционного управления

«кокша» – ласковое название кока на лодках. Бывает и второе, но матерное (жарг.)

Саргассово море. Ноябрь 1980

Ночь. Северная Атлантика. Где-то у Азорских островов. Борт дизельной подводной лодки класса «Танго».

Из полуоткрытых дверей кают доносится разноголосый храп, убаюкивающе жужжат дроссели люминесцентных ламп, монотонно гудит корабельная вентиляция.

Изредка хлопнет переборочный люк, по стальным намолам шустро пробежит кто-нибудь из команды, и снова сонная тишина.

Но подвахтенные спят не все.

В лодочном медизоляторе, являющимся одновременно своеобразным морским клубом, как обычно собрались несколько офицеров. В отличие от других, предпочитающих на досуге чего-нибудь почитать, сразиться в традиционные на флоте нарды, или послушать под гитару пение доморощенных бардов, все они поклонники Музы и уединились для своего рода поэтических чтений.

Флотские тем и отличаются от сухопутных, что в значительном своем большинстве, являются неисправимыми романтиками, хотя и тщательно это скрывают.

Первый и общепризнанный, корабельный доктор и майор медицинской службы Яков Павлович Штейн, который грешит этим делом еще с лейтенантских времен, не раз публиковался во флотской «На страже Заполярья» и мечтает издать свой сборник. Все стихи у него лирические и посвящены морю.

В отличие от Штейна, второе местное «светило» – старший лейтенант Хорунжий, он же командир дивизиона живучести, пишет только юмористические пасквили, которые очень веселят команду и на пару лет задержали его продвижение в звании.

Ну, а третьим оказывается прикомандированный на поход в качестве командира БЧ-3, капитан-лейтенант Лунев, большой поклонник Гете, и других зарубежных классиков.

Собравшись в очередной раз у «дока», так заглазно называют Яков Палыча, вся троица удобно располагается на клеенчатой кушетке и двух разножках у штатного столика, с парящим на нем в подстаканниках изготовленным по северной рецептуре пунша, включающего в себя крепко заваренный чай, с небольшим количеством сахара и ректификата.