Deni Vrai - Четыре рассказа

– М-да.

Электричка завизжала надрывно и протяжно. Дала два коротких гудка и вагоны влетели в короткий тоннель под широким мостом. Прибавила ходу. Много остановок эта электричка пролетала мимо, не останавливаясь, набрав приличную скорость. Вагоны покачивало изрядно. Стоявшим в удобных местах теплого вагона, приходилось искать дополнительные опорные точки, дабы их не вышвырнуло из уютных углов прямо в проход или, еще чего хуже, кому-нибудь из сидящих на колени. Состав словно дорвался до раздолья, вырвавшись, наконец, из пут суетливого города. Он слишком долго и часто отдавал дань приличия частым городским платформам, и теперь, стальная душа его рвалась к огромному, непроглядному и черному свету ночной свободы. Как ни швыряло и как бы ни выкручивало руки, державшихся за поручни пассажиров, эта залихватская погоня за будущим не могла их не радовать, наполняя сердца сладкой истомой предвкушения, скорого прибытия к уютному дому. Даже сухая и бесстрастная данность, очевидного факта, невозможности прибытия к дому раньше означенного в расписании, времени, не могла испортить радости ощущения стремительного движения в нужном направлении.

Но не все радовались и наслаждались пролетающими мимо платформами. Случился в этом теплом вагоне человек, которого нисколько не беспокоило ни медленное пробирание поезда сквозь город, ни его залихватский свист и прыть среди укрытых ночной мглой лесов и полей. Человек этот попросту спал. Припав головой к острому углу, где сходятся окно со стеной, пропустив руки между колен, неестественно искривив, расслабленную спину, он распустил пухлые губы, за которыми виднелись погибающие под слоями желто-черного налета зубы, глаза его были закрыты. Он спал безмятежно, искренне и глубоко.

Нет такого поезда, в котором не произошло бы какого-то курьеза или случая. И уж точно, нет такого случая, который не мог бы вырасти в историю. Там, где есть люди, всегда есть место курьезам, случаям и историям. Большим или маленьким, серьезным и не очень, забавным ли, трагичным, место найдется всегда. Где есть человек, там будет и история.

Спавший у окна человек, так же как и любой другой, имел свою историю. Окажись рядом историк, он бы не счел историю этого человека важной. Ведь, как и все ученые, историк предан лишь великому…

Но, в спавшем человеке, великого не наблюдалось. На нем наблюдалась грязная, белая куртка, черные, не по размеру широкие штаны, серый, растянутый, вязаный свитер выглядывал из-под куртки.

Если присмотреться внимательнее, то несвежее лицо этого человека было интересным. Востроносое, с высоким лбом, окаймленным слипшимися вихрами… Но… к нему никто не присматривался. Хотя, надо отдать должное, и вниманием никто не обходил.

Человек этот ехал в вагоне дольше всех. Его можно назвать старожилом уютного оазиса среди зимней мглы и холода. Он вошел еще в Москве. Вошел в пустой вагон. До отправления оставалось минут двадцать, когда человек занял самую крайнюю, самую неудобную лавку на два места. Он долго искал позу, умащиваясь на двойном сидении, подтягивая ноги и пряча голову в отворот свитера. Таким его и нашли первые пассажиры. Тепло вагона дарило не только сладкие сны, но отогревало промерзшую одежду и белье, выгоняло из них дух звонкого мороза и возвращало родной, обычный, естественный дух.

Людей становилось все больше. Они наполняли вагон постоянно. Кто-то заходил прямо со станции, кто-то мигрировал из других, менее теплых вагонов. Уже через пару остановок, вагон был заполнен наполовину. На дальнюю от спящего человека половину. Но жизнь неумолима и суть вещей неизбежна. Люди прибывали, и вагон наполнялся все больше. Очень скоро две трети вагона было занято. Социум надвигался на спящего, как гроза наплывает на мирный, солнечный город.

Последнее купе, держалось дольше всех. Даже скамью напротив спящего не занимали. Люди оставались стоять. Переглядывались, поджимали губы, но не садились. Это продолжалось, пока одна женщина, не заметив общего отчуждения, не плюхнулась на скамью и, расставив у ног сумки, не вздохнула облегченно, ослабила повязанный на маленькую голову платок. Похожая на рыночную торговку, она, глянув на спящего, принялась возиться в своих сумках и авоськах.

Женщина была маленькая, кряжистая, с короткими, сильными руками. Мелкие глазки и маленький ноздрястый носик-картошинка. Она устала, вошла и села. Это чувствовалось. Даже было заметно, что она села стремительно, стараясь успеть, пока не заняли.