Deni Vrai - Трое в штатском

На пункт дежурному по городу поступил звонок. Сообщалось, что похищен человек. Информация поступила в главное управление Московского уголовного розыска.

Из формальной, непроверенной информации, какой поступает море, превратилась в требующий немедленных действий сигнал, когда прошел еще один звонок. Звонивший сообщил, что видел, как несколько мужчин тащили тело в подвал подмосковного крематория.

Очень скоро мне пришлось стать прямой участницей невероятных событий. А ведь по началу этот день ни чем не отличался от других.

Чудовищно жаркое лето навалилось на шипящий, мурлыкающий миллионами автомобильных двигателей, грохочущий каблуками, ботинками, чмокающий шлепанцами, с тяжелым душком выхлопного марева город. Открытое настежь окно не помогало совершенно. Из него тянуло то бензином, то гарью, а то вдруг обдавало неясно откуда взявшейся сыростью и тиной. Единственное чего не дарил воздух, это прохлады. Ни капли свежего кислорода за весь день, ни единого полноценного вдоха, ни секунды жизни. И пусть после всего этого технического ужаса кто-нибудь скажет мне, что человечество не склонно к суициду. Склонно, еще как склонно, но оно не просто хочет разорвать связь с этим миром, оно старательно мучает себя напоследок, душит, выкручивает суставы, само над собой смеется и плачет одновременно.

И вот сейчас я, достойная представительница катящегося в ад мира, сижу за рабочим столом, тупо пялюсь на круглые, кофейного цвета часы над дверью, тру сухие как наждак ладони и чувствую, как у меня от жары кожа отклеивается от костей. Я больше не человек. Я загипнотизированный робот. Если бы можно было загипнотизировать робота, то из соответствующей лаборатории выползла бы высушенная, прозрачная сомнамбула Василиса Васильевна Ермолаева, совершенно не способная к потовыделению, в силу чего при любой температуре свыше двадцати пяти градусов превращающаяся во всенародно известную и любимую закуску к пиву, типа – вобла.

Секундная стрелка мучила циферблат своей ленью. Походкой, приговоренного к смерти через соковыжималку, она конвульсивно брела по кругу, навевая тоску и уныние. И ведь это она, эта тонкая неповоротливая гадость бросила вызов вечности. Нахалка.

Еще целых десять минут. Настоящая пытка. Если стрелка сейчас остановится, сердце тоже встанет. Одно спасение – не смотреть. Кое-как удалось повернуть пересохшую шею. Взгляд стеклянных глаз упал в угол напротив, обжегся о выгоревшие, полуотслоившиеся обои и сполз на рабочий стол, одиноко покосившийся в углу под много килограммовым сооружением из пыльных папок, старых чертежей, булавок, скрепок и прочей осиротевшей канцелярии.

Совсем недавно отдел понес очередную утрату в лице старенького, желтого человека просидевшего здесь несколько десятилетий. Его выкинули как старую скрепку, на заслуженную позорную пенсию. Он сопротивлялся и даже плакал. Во всяком случае, мне кажется, я его как-то на этом почти поймала. Был бы он помоложе, сил бы хватило сохранить любимую работу, но пенсия как маньяк в подворотне ловит самых слабых и беззащитных. Забавно, я была его начальником (хоть и формально, просто в силу образования), но даже не знаю его полного имени. Только так – Виктор и все. Хороший, добрый, очень мягкий, безотказный человек, всегда готовый прийти на помощь, чем в свое время, я, да и не только я, частенько пользовалась. Он был маленький, цвета желтых, посеревших от времени обоев за его спиной с круглой, смешной головой из которой торчало три седых волоска. Никогда не раздражал, и вообще был незаметным, но всегда готовым прийти на помощь, когда нужно упорхнуть по своим делам или разобраться в сложной ситуации рабочего порядка, тут Виктор всегда тут как тут и на него можно положиться, он не подведет, тут он вдруг твердый как скала. И вот его нет. И что-то до щемящей боли в груди ушло из кабинета, что-то очень важное, уютное, что-то человеческое что ли. Все-таки брежневские времена дали производству и соответствующим отношениям своеобразную атмосферу семейственности в лицах вот таких Викторов. И это очень чувствуется, когда они вдруг исчезают. Вдруг из легкой беззаботной игры работа превратилась в холодное, бездушное ремесло. И что самое отвратительное, эта высушенная коробка кабинета, вдруг превратившаяся в хрупкий деревянный спичечный коробок, мне нравится. Внезапно стало понятно, что помимо выполнения обязанностей, человек должен еще и получать за это выполнение деньги. Если с Виктором мы играли в надувание начальства, а начальство в свою очередь надувало нас, то сейчас я прихожу сюда только за деньгами. Мир рушится и обваливается в Тартар серо-желтыми осколками. Все давно заволокло пылью человеческого равнодушия.