Николай Самохин - Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах

– Странно. По-моему, он клюкнул, а ну, понюхай.

Я принюхался: так и есть.

До вечера мы ломали головы над этой загадкой – в промтоварах никому еще выпить не удавалось. Потом не выдержали, поехали в магазин и произвели разведку.

Ничего. Заведение как заведение. Ткани, галантерея трикотаж. Никакой гастрономии, никаких соков.

– А может, директор знакомый? – сказал Маралевич. – Заскочил к нему в кабинет, опрокинул пару стаканов.

Так мы и решили.

Однако на другой день у Левандовского были гости – тесть и теща. Сидели, играли в подкидного дурака, пили чай с малиновым вареньем.

– Веня, – сказала жена. – Достань мне душегрейку.

Трезвый, как стеклышко, Левандовский полез на антресоль за душегрейкой. Там он поколдовал некоторое время, а спускаясь обратно, вдруг оступился и отдавил подстраховывающему его тестю ухо.

Потом упал весь, повесился на шее у тестя и забормотал:

– Папаша! За что я вас так безумно люблю?!

У тестя случился припадок астмы.

А за Левандовским установили наблюдение. Дома – родственники, на работе – сослуживцы.

Но все было тщетно.

Допустим, они с женой садились в автобус. Жена по праву слабого пола шла в переднюю дверь. Левандовский – ни в одном глазу – в заднюю. Когда они встречались в середине автобуса, он бывал уже хорош.

На службе Левандовский неожиданно говорил:

– Ой, что-то живот схватило!

И сворачивал под литер «М».

При этом ожидавшие его сотрудники определенно знали: выйдет оттуда Левандовский ни бе ни ме.

И был даже такой случай На улице у Левандовского развязался шнурок.

– Подожди, я только завяжу, – сказал он товарищу.

Когда Левандовский разогнулся, его пришлось сдать в вытрезвитель.

Наконец жена пошла на крайность. Однажды она заперла Левандовского в пустой квартире. Причем по случаю ремонта вещи и обстановка из комнат были перенесены к соседям, а там оставалось только ведро с известкой, две малярные кисти и четырнадцать килограммов метлахской плитки.

Через полтора часа я позвонил Левандовскому,

– Что поделываешь, старик? – спросил я.

– Ваводя! – закричал он. – Ува-бу-бу!..

– Готов! – сообщил я Левандовской и повесил трубку.

После такого невероятного события Левандовским заинтересовалась общественность. Местное отделение Академии наук выделило специальную комиссию в составе одного профессора, двух кандидатов наук и четырех младших научных сотрудников.

Ученые с целью развеять миф вокруг Левандовского присмотрели на молодом Обском море удаленный островок. Островок, как полагается, сначала был проревизован на предмет необитаемости, а потом туда отвезли исследуемого. С ним отгрузили: восемь банок консервов «Лосось», мешок сухарей, байковое одеяло и две пары китайских подштанников – на всякий случай и на похолодание.

Вслед за этим на море ударил шторм девять баллов. Так что добраться к островку было невозможно. Кроме того, расставленные по берегам пикеты тщательно просматривали окрестности в бинокль.

Шторм бушевал трое суток. Лишь только он стих, катер с экспедицией направился к острову. Когда один из младших научных сотрудников, засучив штаны, собрался прыгнуть в воду, чтобы принять чалку, из кустов донеслась разудалая песня:

Скакал казак через долину!..

И навстречу изумленным членам комиссии вышел пьяный в дым Левандовский.

Видя такое дело, профессор, неоднократный лауреат различных премий, развел руками и сказал:

– Наука здесь бессильна.

Но тамошний бакенщик дядя Федя, промышлявший самогоном для личных нужд, напротив, высказал предположение, что на острове растет винный корень.

Целый месяц дядя Федя с двумя сынами допризывного возраста вел на острове раскопки. Но корня так и не обнаружил. Тогда он выругался, сказав: «Свинья везде грязи найдет», – и засеял всю территорию картошкой.

КАК Я СТАЛ ПОЭТОМ

– И все стихотворения? – спросил редактор, прищурившись на рукопись.

– Есть и поэмы, – сказал я.

– М-да, – редактор взвесил папку на ладони. – Килограмма четыре?

– Пять двести, – уточнил я.

– Здоровье, однако, требуется, – вздохнул он.

– На здоровье не жалуемся, – ухмыльнулся я.

– Это заметно, – грустно сказал редактор. Он вытянул страничку из середины рукописи и углубился в чтение…

Потом достал вторую. Потом третью…

– Что ж, – сказал редактор. – В общем, стихи. Гладкие и… как говорится, соответствующие. Налицо и рифмы, и содержание. Но, если откровенно, никакие это, конечно, не стихи. И вы никакой не поэт. Извините, но с вашими данными я бы занялся чем-нибудь другим.