Джеральд Даррелл - Ослокрады

В течение многих лет обитатели Каланеро посматривали на виллу косо, потому что отдыхающие, приезжавшие сюда на лето, никогда не снимали ее. Жители других деревень могли похвастаться, что у них на виллах останавливаются чужестранцы, а жители Каланеро – нет. Но вот явилось семейство Зябликов.

Глава семейства, генерал-майор Зяблик, стал в глазах жителей Мелиссы воплощением всего, что, на их взгляд, означало «натуральный англичанин». Он был высокий, немного тучный и, где бы ни появлялся, выглядел хозяином. Но его внешность и манера держаться не мешали ему любить Мелиссу всем сердцем. К тому же он обладал редкостным – во всяком случае для англичанина – даром: говорил на всех языках. Я не могу сказать вам с ходу, сколько языков имеется в Европе, но какой ни возьми, на любом он говорил, как на родном. Было у него еще одно свойство: алюминиевая нога, которой он в минуты стресса отбивал диковинные африканские ритмы.

Когда генерал-майор Зяблик открыл для себя виллу в Каланеро, местные жители были несказанно польщены. Еще бы: среди них поселился истинный англичанин, да еще свободно говорящий по-гречески, да еще наверняка боевой герой! Деревня раскололась на два лагеря. Одни считали, что он потерял ногу, когда в одиночку брал Рим, другие с пеной у рта доказывали, что это случилось, когда он голыми руками брал Берлин. (На самом деле он сломал ногу по пьяной лавочке, когда в гостях у своего старинного приятеля на Челси свалился в лестничный пролет, но этот факт тщательно скрывался от местных жителей.) Впрочем, более всего островитян подкупало его свободное владение греческим.

Генерал-майор имел единственное в жизни пристрастие – живопись. Но далеко ли уйдешь на искусственной ноге в поисках прекрасных видов! Вот, собственно, почему он без колебаний снял виллу в Каланеро: у нее была широкая терраса, с которой открывался пейзаж с кипарисами на фоне моря. С этой-то стратегической позиции он и любил писать. Каждый раз водружая свой мольберт на то же место, он малевал все тот же пейзаж с кипарисами, и всякий раз одинаково плохо. Он был убежден, что раз кипарисы так легко рисовать, то стоит добавить колорита – и выйдет не хуже, чем у любого мэтра из Королевской академии. С упорством, которое, я убежден, помогло ему стяжать столь высокий чин, он малевал картину за картиной – к своему удовлетворению и к восхищению местных жителей. Разумеется, мелисситы относились к его художествам с таким уважением, которое сделало бы честь самому Рембрандту.

Еще в почтенное семейство входила миссис Зяблик. Она проводила время, гуляя по окрестностям и собирая коллекцию диких цветов, или стряпала домочадцам еду, когда ей приходило это в голову. А еще в семье было двое детей – мальчик по имени Дэвид и девочка по имени Аманда. Они-то и стали героями нашей истории.

Разумеется, двести пятьдесят жителей деревушки Каланеро знали, что семейство Зябликов прибудет с минуты на минуту, и потому вся деревня пребывала в волнении и движении. Больше всех волновался Яни Паниоти, однолеток и давний дружок юных англичан, с первой же встречи без памяти влюбившийся в Аманду и ставший ее преданным пажом. Его гибкое тело было смуглым от солнца, а движения ловкими, как у кошки. Из-под копны черных, словно уголь, и вьющихся, как стружка, волос парнишка смотрел на мир обезоруживающе невинным взглядом, но в его темных глазах угадывалось лукавство. Насвистывая от нетерпения, он помогал готовить виллу к прибытию гостей, а сердце его трепетало при мысли, что наконец-то появится Аманда.

Итак, выгоревшие на солнце ставни на окнах виллы были со страшным скрипом распахнуты настежь. Почтенная мамаша Агати и ее супруг, взявшие на себя уход за виллой, принялись выметать накопившуюся за зиму паутину и натирать белые деревянные полы. В это время Яни наблюдал за приведением в порядок главной террасы. Ее, как стратегически важный объект, следовало выскоблить тщательнее, чем все остальные помещения виллы.

Наконец настало утро, которого жители ждали с нетерпением. Это был день прибытия «Ионийской нимфы» – суденышка, бывшего для жителей Мелиссы единственной связью с Большой землей. Оно кренилось на правый борт, имело здоровенную пробоину в носу и грозило перевернуться в самую тихую погоду. Однако генерал-майор Зяблик любил на нем путешествовать. После каждого похода на этом утлом суденышке он чувствовал себя Магелланом или Дрейком, возвратившимся из полного приключений кругосветного плавания.