Джеральд Даррелл - Мама на выданье

Все истории в этой книге правдивы — точнее, некоторые правдивы, некоторые содержат зерно истины в декоративной оболочке. Что-то я сам пережил, о чем-то мне поведали другие, а я использовал услышанное в своих целях; недаром сказано: «Не говори ни о чем писателю, если не хочешь, чтобы тебя пропечатали».

Естественно, вы от меня не услышите, какие из этих историй правдивы целиком, какие только наполовину, однако надеюсь, они от этого не доставят вам меньше удовольствия.

Джеки Даррелл

Среди всех областей красавицы Франции есть одна, само имя которой рождает блеск в глазах гурмана, румянит его щеки предвкушением, увлажняет слюной вкусовые сосочки,— я говорю о благозвучном имени Перигор. Здесь каштаны и грецкие орехи поражают своими размерами, здесь дикая земляника благоухает, словно будуар куртизанки. Здесь под кожицей яблок, груш и слив заточены изысканные соки, здесь мясо цыплят, утят и голубей нежно и бело, здесь масло желто, как солнечный свет, здесь сливки в маслобойке такие густые, что выдержат вес стакана с вином. Помимо всех этих даров Перигор обладает великим сокровищем, таящимся в суглинистой почве ее дубрав, — речь идет о трюфеле, этом грибе-троглодите, обитающем в толще лесной подстилки, черном, как кот колдуньи, ароматном, как благовония Аравии.

В этом восхитительном уголке нашего мира я нашел очаровательную деревушку и поселился на маленьком постоялом дворе «Три голубя». Моего хозяина звали Жан Петтион. Это был добродушный малый, чье лицо из-за прилежного потребления вина приобрело красновато-коричневый цвет, как у яблок «пепин». По случаю осени леса были особенно красивы, напоминая роскошный золотисто-бронзовый гобелен. Желая насладиться этими краcками, я попросил мсье Петтиона приготовить для меня дорожную снедь и выехал на природу. Оставив машину на опушке, вошел в лес, чтобы полюбоваться дивными картинами и повсеместно растущими странными, диковинными грибами. Облюбовав поваленный ствол старого дуба, примостился на нем, чтобы перекусить, и только управился с этим делом, как из чащи сухого рыжего папоротника вышла здоровенная свинья. Увидев меня, она удивилась не меньше, чем я при виде нее. Мы с интересом воззрились друг на друга.

Я прикинул, что она весит не меньше ста килограммов. Розоватая кожа была покрыта нежным, как у персика, белым пушком и украшена аккуратно размещенными природой черными пятнышками, какими дамы в семнадцатом веке украшали свои лики для соблазна. Маленькие золотистые глаза светились мудростью и озорством, уши свисали по бокам, напоминая убор католической монахини, а между ними гордо выступало покрытое изящными морщинами рыло, чей конец был похож на вантоз — одно из тех замечательных приспособлений, коими вы по старинке прочищаете закупоренные трубы. Элегантные копыта были тщательно отполированы, хвостик торчал вверх этаким красивым вопросительным знаком, похожий на пропеллер. А еще от этой свинки исходил совершенно неожиданный тончайший аромат, рождая представление о цветущих весенних лугах. В жизни не встречал свиньи, источающей такой запах. Напрягая память, я силился сообразить, где последний раз слышал такое волшебное романтическое благоухание. И вспомнил — в гостиничном лифте вместе со мной спускалась вниз прелестная дама, благоухающая так же восхитительно. Я еще спросил ее, не может ли она сказать, как называются эти изысканные духи, и она ответила — «Джой».

Каких только странных случаев не бывало в моей жизни, но никогда еще на мою долю не выпадала честь встречаться, да еще в дубраве в Перигоре, с большой приветливой свинкой, источающей аромат столь дорогих духов. Медленно подойдя, она положила голову на мое колено и издала протяжное хрюканье с оттенком тревоги, нечто вроде звука, коим видный врач-консультант предваряет сообщение, что вас поразил смертельный недуг.