Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)

– Эт-то удивительно! – воскликнул экспансивный Саша.

Пробкин скромно улыбнулся.

– Пожалуйте дальше. Детский дом и ясли. Видите – детишки. Так сказать, цветы жизни. Это старший – Коля, а это маленький – Ванюша. Коля, шаркни дяде ножкой. Все в папашу. Вот думаю переименовать старшего в Крокодила, а младшего в Секретаря. Дети получают прекрасный уход, чистое белье и отличную пищу. Детским домом заведует моя жена. Симочка, поди-ка сюда! Тут экскурсанты пришли. Она же и кормилица… хе-хе! По совместительству, так сказать. Ну, да ничего не поделаешь. Коммуна, знаете ли, маленькая, штат не особенно увеличишь.

Мы пошли дальше.

– Вот, пожалуйста! Обращаю ваше внимание: коммунальная кухня. А вот и секретарь ячейки нарпита. Здравствуй, Степан!

Монументальный повар в белом фартуке и колпаке степенно поклонился товарищу Пробкину.

– А что у нас, братец, сегодня на второе?

– Осетрина Макдональд и котлеты а-ля Коминтерн.

– Дальше, господа, ледник, кладовая, погреб, продовольственный склад и т. д. Это не так интересно. Затем еще есть местная ячейка женотдела. Опять же моя жена в ней орудует. Потом общая спальня для административного персонала. Ванная и так далее.

– А ты не верил, – шепнул мне Саша.

– А теперь, товарищи экскурсанты, не желаете ли закусить чем бог послал? Даша, поставьте два лишних коллективных прибора.

Пробкин торжественно подвел нас к закусочному столу.

– Рекомендую перед обедом. По рюмочке. У нас, знаете ли, вообще этого не полагается, но для дорогих гостей…

После сытного коммунального обеда, прощаясь с секретарем коммуны имени Октябрьской революции, я спросил:

– Скажите, товарищ, а много у вас в коммуне членов?

– О, сущие пустяки! Я, жена и двое детей, не считая швейцара и ячейки нарпита.

– Гм! А ячейки РКИ у вас, товарищ, нету?

– Хи-хи! Помилуйте! Для чего нам эта ячейка? У нас, знаете ли, главным образом детишки…

– Ага! Ну, в таком случае, конечно.

– Милости просим в следующий раз. Чем бог послал…

– Спасибо, спасибо! Товарищ Пробкин, мы очарованы вашим учреждением. Даю вам слово, что по возвращении домой я непременно сделаю подробный доклад о посещении вашей удивительной коммуны.

– Вы мне льстите, – застенчиво сказал Пробкин. – Где же вы будете делать доклад?

– В Центральной Контрольной Комиссии, – общительно подмигнул Саша.

Через неделю великолепный Пробкин предстал перед председателем Контрольной Комиссии.

– Садитесь, – учтиво сказал Пробкину человек в потертой гимнастерке, подымая утомленное лицо от бумаг.

И товарищ Пробкин сел.

На два года.

1924

Когда приятели Пети Мяукина бодро спрашивали его: «Ну как дела, Петя? Скоро в Красную Армию служить пойдем?» – Петя Мяукин рассеянно подмигивал глазом и загадочно отвечал:

– Которые пойдут, а которые, может, и не пойдут…

– Это в каком смысле?

– А в таком. В обыкновенном.

– Ну, все-таки, ты объясни: в каком таком?

– Известно, в каком! В религиозно-нравственном.

– Что-то ты, Петя Мяукин, путаешь.

– Которые путают, а которые, может, и не путают.

– Да ты объясни, чудак!

– Чего ж там объяснять? Дело простое. Мне отмщение, и аз воздам…

– Чего-чего?

– Того-того. Аз, говорю, воздам.

– Ну?

– Вот вам и ну! Воздам и воздам. И вообще, духоборы…

– Чего духоборы?

– А того самого… которые молокане…

– Странный ты какой-то сделался, Петя. Вроде малохольный. Может, болит что-нибудь?

– Болит, братцы.

– А что именно болит?

– Душа болит.

Приятели сокрушенно крутили головой и на цыпочках отходили от загадочного Мяукина.

За месяц до призыва Петя Мяукин бросил пить и даже перестал гонять голубей.

По целым дням он пропадал неизвестно где. Несколько раз знакомые видели Петю в вегетарианской столовой и в Румянцевской библиотеке.

За это время Петя похудел, побледнел, стал нежным и гибким, как березка, и только глаза его светились необыкновенным внутренним светом – вроде как бы фантастическим пламенем.

На призыв тихий Петя явился минута в минуту. Под мышкой он держал объемистый сверток.

Комиссия быстро рассмотрела стройного, красивого Петю.

– Молодец! – бодро воскликнул председатель, ласково хлопнув его по плечу. – Годен! В кавалерию!

– Я извиняюсь, – скромно опустил глаза Петя, – совесть не позволяет.

– Чего не позволяет? – удивился председатель.

– Служить не позволяет, – вежливо объяснил Петя.

– Это в каком смысле не позволяет?