Андрей Дробот - Эффект безмолвия

– Ничего не зря! – звонко вскрикнула Валер и выскочила за дверь.

Резкая в суждениях Валер уже раздражала Алика. Исходивший от нее отрицательный эмоциональный фон, вздымал чувства, как статическое электричество – волосы.

«Эбонитовая палочка», – мысленно дал он ей прозвище.

***

– Здравствуйте, – хмуро прозвучал из телефонной трубки голос Светланы Косаченко бывшей любовницы Куплина. – Вы не могли бы прислать Нестора? Жора на телефонные звонки не отвечает.

Косаченко звонила из телецентра. Алик взглянул на часы – одиннадцатый час вечера или ночи.

После увольнения Куплина большие навыкат глаза Косаченко, пристойная фигура, заметный бюст и львиная грива ниспадающих на плечи обесцвеченных волос остались без поклонника. Она работала на телецентре по сменам, получала небольшие по северным меркам деньги, но получала регулярно. Работа спокойная, времени – хоть отбавляй, юности, задора и желания любить – тоже…

– Что случилось? – спокойно спросил Алик.

Он быстро привык к запоздалым телефонным вторжениям в свой дом.

– Электрики передали телефонограмму об отключении электричества, – бойко ответила Косаченко. – Я отключила аппаратуру, потом включила. Один передатчик не работает.

Павшин в передатчиках не разбирался – это Алик знал.

«Значит, Косаченко он нужен по другому делу, – рассудил он. – Жена у Павшина (а это была Валер) порядочная стерва, и сложно найти мужчину, который бы после скандалов, учиняемых ею, не стал бы искать любовницу».

Павшина он не обвинял и понимал Косаченко. Жена Павшина была не просто стервой, а умной стервой, если бы Косаченко позвонила Павшину сама, а к телефону подошла его жена, то не сносить Косаченко головы, а если не головы, то львиной шевелюры.

– Телефона Павшина у меня нет, – соврал Алик. – Поищи Жору и попытайся сама перезапустить передатчик. Если не получится – то до завтра…

Следующими приказами Алика стали приказ о прекращении пьянства в помещении телерадиокомпании и приказ об очистке телецентра от двуспальной кровати и прочего мусора. Вполне естественно, что подобные недипломатические ходы популярности ему не принесли, но жизнь стала спокойнее.

– Можно хоть на дни рождения выпивать? – выразила Валер желание коллектива.

– Хорошо, но только с моего разрешения, – согласился Алик и с этого момента его стали приглашать на все дни рождения, чтобы он произнес первый тост, а потом отваливал и не мешал развлекаться. А если он иногда задерживался, то к нему неизменно подходили Павшин с Пухленко. Павшин интересовался подъемом зарплаты, а Пухленко…

– Ну, зачем вы сюда пришли, зачем вам телевидение? – спрашивал он. – Зарплата?

– Скажу одно, – отвечал Алик. – Не из-за денег.

– А ради чего? – удивлялся Пухленко, но Алик так и не ответил ему на этот вопрос, потому что опасался грубых прикосновений к хрупким тайнам и мечтам.

***

Книга! Все было из-за книги, становление которой происходило не в гордом писательском одиночестве в деревенской избе, или хотя бы в отдельной квартире, или комнате, или маломальском изолированном от помех и суеты пространстве. Совсем нет. Алик жил жизнью, наполненной многими отвлекающими его силы делами. Тот, кто работал начальником и был при этом мужем и отцом, знает, а Алик работал не просто начальником – он работал в сфере, которую не знал. Он изучал должность, телевидение, множество новых людей, вившихся вокруг него…

«Пытаясь проникнуть в собачью конуру, надо сильно согнуться».

Хрипловатый бас Хамовского, звучавший в конференц-зале, словно бы утрамбовывал и сгущал спертый, замкнутый воздух, который втягивали, обедняли кислородом, и выпускали обратно чиновники, собравшиеся на планерку. Вдыхание выдыхаемого, как воздуха, так и мыслей – объединяющая атмосфера – основа общения зала с индивидуумом. Хамовский мастерски использовал ее, чтобы накачать ответственностью и идеями подчиненных, опасливо замерших под бледным светом потолочных ламп.

Начальственное кресло под Хамовским преувеличивало его размеры, герб города со скрещенными золотыми ключами на синем бархатном фоне и воткнутые в массивную мраморную шайбу официальные флаги города, Ямала и России, утяжеляли слова, но стоило вообразить Хамовского голым на унитазе, как гнет пропадал, и возникала веселая легкость.

«А еще лучше самим унитазом. Унитаз тоже блестит и иногда величественно шумит », – предложил сам себе Алик, сидевший на самом дальнем от Хамовского стуле, с которого было видно все, что происходило в конференц-зале.