Роман Михеенков - Слова и музыка

– Помнишь? Помнишь? Помнишь? – спрашивала она всякий раз, когда мы оказывались на улочке из моих фантазий.

– Помню…

– Твой Париж, Пьеро… он настоящий, а это всё…

– Париж там, где… – я не договорил, вспомнил подвал на заброшенном заводе и улыбнулся.

Если люди живут в природных условиях планеты Земля, в пространстве вальса-мюзета они тоже могут жить. Человек – не постоянно умирающее тело и не диск с накопленной информацией. Человек – бесконечный танец эмоций. Каждый из нас – вереница переживаний. Вальс, как среда обитания, идеально нам подходит.

На Champs-Élysées мы столкнулись с Лёвушкой и его мужем Тьерри – милым адвокатом по авторскому праву. От этой пары веяло нежностью и Парижем, который я себе представлял.

– Столько лет мечтал угостить вас каштанами! – воскликнул Лёвушка и, не принимая возражений, увлёк нас в кафе.

Было забавно наблюдать, как знакомятся Жанна и Лёвушка, знавшие друг друга лишь по моим фантазиям. Ревность, радость, трепет… Шампанское, танцы под ансамбль, исполнявший репертуар моего недописанного диска. Лёвушка вспоминал пронзительные пустяки из нашего общего прошлого.

Через столик от нас я заметил Шарля Азнавура, что-то шептавшего на ушко очаровательной юной брюнетке. Захотелось поблагодарить маэстро за счастливую возможность записать французские вальсы, но путь к его столику преградили крепкие парни. Судя по профилям, родственники Ашота. Я сказал спасибо им. Вдруг именно они послали мне продюсера?

Опьянённые вальсами и шампанским, мы попрощались с друзьями и отправились к Жанне. По дороге к её дому я узнал перекрёсток, где впервые заговорил с ней.

– Мадмуазель, как пройти к площади л’Этуаль?

Раз-два-три…

– Пётр, простите… у меня магнитофон плёнку зажевал, пишем заново, – раздалось в наушниках.

Клен ты мой опавший…

Рэгтайм

Allegretto

Аэропорт Ванкувера в последние часы полета представлялся мне одной большой курилкой. Виновата не зависимость от табака, а здоровое чувство относительно свободного человека, которому, по непонятной причине, не позволяют делать то, что он хочет. На поверку аэропорт оказался похож на гигантскую футуристическую пепельницу, к которой периодически подъезжали монорельсовые зажигалки. Таможенники были весьма подозрительны, в их глазах читалось недоверие, плавно переходящее в немой укор: «Почему вы без лыж?!». А с лыжами были все, кроме нас, и это несмотря на то, что до олимпиады в Ванкувере оставалось еще месяцев пять. Таможенники тщательно обследовали всю нашу ручную кладь, тщетно пытаясь обнаружить в ней хоть какие-нибудь, ну хоть детские лыжи. Не нашли, злобно пожелали «приятного пребывания» с ярко проступающим подтекстом: «Эти русские думают, что им все позволено» – и…

… Икая от вожделения, я помчался в Канаду. Курить!

Ни одна голливудская мелодрама не способна передать поэзии последних шагов к выходу из аэропорта. Такое стремление к объекту страсти не снилось даже Ромео и Джульетте. Все, как в замедленной съемке (это неправильно с точки зрения профессиональной терминологии, пусть!). Сквозь тонированные стекла здания аэропорта маняще светит солнце, похожее на свет в конце тоннеля, образованного некурящими лыжниками. Я прорываюсь, спотыкаясь о лыжи, палки и сноуборды, я без должного пиетета выражаюсь о зимних видах спорта и ванкуверской олимпиаде в целом. До выхода десять шагов, девять, восемь, семь…

Неужели я попал в канадский рай? Мое имя написано по-английски на табличке, а над табличкой – ангельский лик! Вожделенная сигарета падает к ногам ангела. Я вспомню о ней через три часа.

ххх

По договоренности нашей редакции с местным телеканалом мою съемочную группу встречала журналистка по имени Тиффани. Для того чтобы осуществить мечту о сигарете, для начала надо было вспомнить, как люди дышат. Это было нечто надэротическое. Я услышал, как бьется ее сердце, я поймал ритм ее дыхания. Наступило состояние эйфории, когда знаешь ответы на все вопросы. В реальность меня ненадолго вернул удар штативом от камеры Betecam по спине. Брутальный оператор, не знающий слов и кадров любви, так же, как и я, стремился к долгожданной сигарете и налетел на меня, застывшего перед Тиффани.

Пока мы грузили технику в ее огромный серебристый «Крайслер», мое тело откликалось на каждое ее движение. Я чувствовал сопротивление дверной ручки ее пальчикам, я подробно проживал процедуру фиксирования ремня безопасности, мои руки и ноги включились в процесс вождения, когда машина тронулась с места. Я сидел рядом с ней на переднем сиденье. Нет, я парил, не чувствуя гравитации.