Роман Михеенков - Слова и музыка

– Я здесь впервые, поверьте…

– Жанна, – улыбнулась моя парижанка.

– Пьер, – представился на французский манер.

– Кафе на ваш выбор, милый Пьер, куда мы пойдем? – промурлыкала она строчку второго куплета, пока я путался в словах недопетого первого.

Куда?.. Зачем она спросила?.. Сейчас всё исчезнет…

– Ах, Жанна… Я никогда не был в Париже, не знаю ни слова по-французски. И говорю с вами только потому, что прямо сейчас в студии звукозаписи играю на аккордеоне вальс-мюзет.

– Я персонаж вашего вальса? – удивилась девушка.

– Увы… Я в унылой осенней Москве, моя студия затерялась в подвалах заброшенного завода в промзоне на шоссе Энтузиастов. Только не исчезайте, Жанна, у нас ещё один куплет.

– Идёмте ко мне, я сварю потрясающий кофе…

– Милая Жанна, всего куплет… С вами хочется симфонии…

– Тогда скажите, как пройти на Шоссе Энтузиастов? Я не могу просто так с вами расстаться.

Надо же, я её только что придумал, а она уже не хочет со мной расставаться. Как стремительна фантазия самовлюблённого аккордеониста.

Вычурный пассаж пронёс мою руку над клавиатурой и растворился в пустоте, не оставив впечатления концовки. Не верю в финалы. Закончиться могут ноты, вальсы не заканчиваются. Особенно мюзеты. Их очаровательное легкое прихрамывание на слабые доли создаёт пространство свободы и бесконечности. Наивное и совершенное.

ххх

Над пультом, утыканным лампочками, датчиками и кнопочками, безутешно плакал звукорежиссёр Лёвушка – нежный юноша с трепетной душой. Он был до стихосложения в меня влюблён. Но Левушкина нежность была настолько уточнённой и изысканной, что не позволяла даже намёков на нашу физическую близость. Так влюбляются в картины или поэмы. Я тоже по-своему любил Лёвушку – светлого и открытого человека. Познакомившись на проекте – записи диска французских вальсов, мы стали друг для друга Парижем, в котором оба не были никогда.

– Пётр, вы играли… как бог… а у меня магнитофон плёнку зажевал… – выдохнул Лёвушка между всхлипами.

– Спасибо, что не остановил.

– Это было… Это было…

– Не переживай, музыка же не на плёнке.

Неизменно элегантный, одетый с безупречным вкусом, Лёвушка каждое утро выходил из метро «Авиамоторная», не поднимая глаз пробегал вдоль промзоны, пробирался через груды строительного мусора, чтобы перенестись в наш Париж. Будто от шоссе Энтузиастов до Елисейских полей кто-то проложил тайную ветку метро. Поезд до Парижа отправлялся с первыми звуками аккордеона, а я исполнял роль машиниста. Раз-два-три. Раз-два-три…

– Buonjoure, Пьеро…

– Buonjoure, Жанна. Кто показал тебе дорогу на шоссе Энтузиастов?

– Я на Монмартре, милый…

– Значит, я снова в студии.

– Продюсер торопит тебя, а ты целый день играешь один и тот же вальс.

– Боюсь, в других вальсах тебя не будет.

– Буду, Пьеро… я буду во всех твоих вальсах.

ххх

Продюсер – таинственный армянин Ашот, дальний родственник Шарля Азнавура – нашёл меня, играющего мюзеты в переходе метро «Тверская» – «Пушкинская», в середине девяностых. Его братья, проживающие в Париже, решили, что французская национальная культура в глубоком кризисе и её необходимо срочно поднимать с колен. Пользуясь именем великого шансонье, они выпросили у французского правительства деньги и поручили Ашоту-продюсеру найти в Москве аккордеониста. Большего абсурда представить просто невозможно. Но…

– Сколько за песню? – пристально глядя мне в глаза, поинтересовался Ашот.

– Триста, – высчитал я рублёвый эквивалент тогдашних десяти долларов.

– Это за первые три – аванс, – кивнул продюсер и отсчитал девять стодолларовых купюр.

Девятьсот долларов в руках голодного студента-музыканта способны оправдать самый дикий абсурд. После такого аванса я готов был выслушивать утопические обещания Ашота относительно моих сольных концертов в «Мулен руж» и концертном зале «Олимпия». Уж если армяне взялись поднимать французскую культуру, можно и в Лувре набалалайкать.

Продюсер Ашот познакомил меня с Лёвушкой, которого нашёл за звукорежиссёрским пультом в гей-клубе «Шанс», снял нам студию на шоссе Энтузиастов, где Лёвушка в свободные ночи подрабатывал сторожем. Платил Ашот за каждый вальс авансом. Постоянно напоминал о горящих сроках, но всякий раз тормозил работу многочасовыми разговорами о наполеоновских планах армянской диаспоры.

– Покажем лягушатникам, как надо их музыку играть! – торжествующе потрясал кулачками продюсер. – Давай, дорогой! Раз-два-три…