Алексей Курилко - Детеныши любви. Cборник лучших рассказов и эссе

В общем, лёг я в больничку на операцию. Больница номер восемнадцать. Та самая, в которой в одна тысяча девятьсот двенадцатом году – век назад – лежал «великий украинский письменник» Михаил Коцюбинский, о чём красноречиво гласит мемориальная доска у главного входа в больницу. Присмотрел место и для моей будущей мемориальной досточки. Мысленно увидел её. Оценил. Мол, тут, в таком-то году лежал писатель, актёр и редкостный раздолбай – Курилко Алексей. Чего-то на доске не хватало. Я подумал и добавил: «нобелевский лауреат». Вот теперь всё выглядело идеально.

Ничего не поделаешь, приступы мании величая с возрастом охватывают меня всё чаще. Сменяя приступы депрессии, причина которых всегда одна – тотальная неуверенность: в себе, в собственные силы, в наличие таланта…

При поступлении в хирургическое отделение, я попросил отдельную палату. Для вип-персон. (Не оттого, что ощущаю себя реальной вип-персоной, просто потому, что одиночество переношу намного легче, чем присутствие чужих, незнакомых мне людей). Мне назвали цену. Сумма серьёзная, но пережить можно. Я, не раздумывая, согласился. Денег не жалко. Лишь бы были все удобства и чтобы меня поменьше тревожили. А так-то я человек простой, скромный, непритязательный… И, как сказал классик, мне вполне достаточно самого лучшего.

Не было у них ничего виповского. Меня устроили для участников и инвалидов Великой Отечественной войны. При этом палата совершенно убитая. Но отдельная, и с кондиционером. Ничего лучшего у них не нашлось. Зато аж две кровати. Есть холодильник и ванная комната. Предлагали пренести маленький телевизор, я отказался, со мной был планшет.

– А если в больницу поступит участник или инвалид войны? – спросил я растерянно. – Неудобно же будет…

Мне ответили:

– Пусть будет неудобно руководству больницы. А вам и участнику войны должно быть удобно: ведь вы же заплатили.

– Я заплатил, а он заслужил.

– Кто?

– Да участник же! Ветеран!..

– Надо пописять сегодня вот в эту баночку!

– Прямо сейчас?

– Когда захотите!

– Гуманно.

Из палаты я выходил только на перекуры. Чтобы покурить надо было идти на улицу. Я решил, что это слишком далеко и нашёл на третьем этаже, на другой стороне нашего корпуса, коморку, оборудованную под курилку (мог ли Курилко не найти курилку?). Эта курительная комнатка была, как я понимаю, для медперсонала, но там изредка появлялись и больные, из тех, кто лежал тут давно и успели всё кругом разведать и освоиться.

Когда я в первый раз туда вошёл, там, на грубо сколоченной лавке, сидели две симпатичные близняшки, лет двадцати, в спортивных костюмах.

– Вы позволите, – спросил я, – присоединиться?

Иногда я галантен до тошноты.

Девицы неправильно истолковали мой вопрос, решив, что я желаю именно присесть рядом с ними на лавку. Они мгновенно отреагировали положительными возгласами, что-то вроде: «Да, конечно, что за вопросы?!»… И тут же обе отодвинулись в стороны, освобождая мне место между собой, посередине.

Помешкав, я всё-таки уселся между ними, закурил.

Они глядели на меня, словно чего-то ожидая. Я мельком взглянул на одну, потом на другую. Надо же! Абсолютно одинаковые, прямо идентичные.

– Вы – близняшки? – задал я наиглупейший вопрос, хотя всё было видно итак.

– Близняшки, – хором подтвердили они мою смелую догадку.

– Повезло, – сказал я.

А сам думаю: «Лёха, что ты мелешь? Почему повезло? А если и повезло, то кому? Бред!».

Я глубоко затянулся и, выдыхая дым, зачем-то спросил:

– Как же вас различают?

– У меня, – с готовностью доложила та, что слева, – на попе шрам от укуса.

– Буду знать, – заметил я.

Затем, поразмыслив, я уточнил:

– А что же это за зверь такой вас укусил?

– Его звали Вахрам.

Её сестра хихикнула.

– Ясно, – говорю. – Горный хищник. Особенно опасен во время брачного периода.

На этот раз они обе захихикали.

– А как вас зовут?

– Меня Ада, – сообщила укушенная некогда Вахрамом.

– Красивое имя. – Я посмотрел на вторую сестру. – А вас, наверное, Рая?

– Камила, – ответила та.

– Жаль.

– Почему?

– Ну, было бы совсем красиво. Я бы вернулся к себе в палату, достал бы свой дневник и записал бы в него: «Поступил в больницу. Какое-то время находился между Раей и Адой».

Я докурил и, уходя, пожелал им скорейшего выздоровления. Они опять почему-то развеселились.

Вернувшись в палату, я действительно записал в блокноте: «Больница. Палата для участников ВОВ. Сёстры-близняхи. Рая и Ада. Операция завтра. Веноктамия. Уверяют, ничего сложного. Именитый доктор, азиатского происхождения. Рамсул Намурзатович. Как-то так. Избегаю обращаться к нему по имени-отчеству. Отдыхаю. Это что-то вроде отпуска. Благодать».