Иван Ренанский - Почти как люди

Почувствовав, что я вот-вот совершу нечто непоправимое и уголовно наказуемое, Толик взял все в свои руки.

– Простите,– кротко прервал он порцию словесных излияний,– а не могли бы вы… Кстати, совсем вылетело из головы, как вас зовут…

– Софья Тимофеевна,– ничуть не смутившись, тут же ответила женщина.

– Простите, Софья Тимофеевна, а не могли бы вы нам в общих чертах объяснить, в чем заключается наша… Хм… Миссия?

– Ах, ну конечно,– спохватилась Софья Тимофеевна,– все очень просто, мальчики. Через час придут дети, и мы станем знакомить их с волшебным миром искусства! Правда, здорово придумано?

– Правда,– Толик улыбнулся самым очаровательным образом,– а если чуточку подробнее?

– Вначале мы ведём детей в актовый зал, где приглашенные актеры разыгрывают перед ними небольшую сказочную сценку следующего содержания: злой волшебник похитил и запер в своей темнице трёх фей, то есть три искусства- живопись, резьбу по дереву, и, собственно, музыку.

– Резьбу по дереву?– вдруг насторожился Толик.

– Ну да. Хотели сначала со скульптором договориться, но бюджет не позволил. Пришлось попросить нашего местного умельца дядю Пашу, он здесь кружок детский как раз ведёт. Резьба по дереву, это ведь тоже искусство?

– Безусловно,– подтвердил Толик.

– Так вот, сначала дети идут спасать живопись. Посмотрите, ребята, говорю я им, это живопись! Приглашенный нами художник проведет с ними интерактив, научит рисовать зимнее поле. Затем мы идём к дяде Паше. Посмотрите, ребята, говорю я им, это резьба по дереву! И дядя Паша выдает каждому ребенку по дощечке, на которых они, под чутким руководством мастера, вырезают свои имена. Ну и, наконец, мы приходим к вам. Я говорю…

– Посмотрите, ребята, это- музыка!– с выражением провозгласил Толик.

– Именно!– Софья Тимофеевна одарила моего коллегу взглядом, трещащим по швам от густого, медового обожания,– вы играете что-нибудь светлое и жизнеутверждающее, вас, вернее, фею музыки, освобождают из темницы волшебника, и после мы все вместе идём пить чай. Ну, как вам?

– Потрясающе!– не стал скрывать Толик,– я бы даже сказал грандиозно! Неужели вы все это сами придумали?

– Сама!– преисполненная гордости Софья Тимофеевна кивнула.

– Нет слов!

– Я считаю, что современным детям так не хватает духовного развития…

– Как это верно!

– Нам понадобятся два стула,– попытался вклиниться в диалог я,– и вы ведь, кажется, говорили что-то о костюмах?

– Да-да, конечно,– Софья Тимофеевна засуетилась,– Стульями и одеждой я займусь лично!

– И еще такой вопрос,– Толик понизил голос и позволил себе взять Софью Тимофеевну за локоть, от чего та вмиг покраснела и захлопала накладными ресницами, тем самым давая понять, что в душе ей до сих пор семнадцать,– не могли бы мы… Не знаю, как лучше выразиться… В общем, получить часть денег вперёд? Крохотную такую часть… Понимаете, у моего коллеги сегодня случилось обострение давней болезни, а лекарств купить не на что. Так я бы сбегал, пока стулья и костюмы несут…

– Что же вы молчали?– Софья Тимофеевна железной хваткой вцепилась в мое плечо.

– Не хотел ставить вас и себя в неловкое положение,– тоном оправдывающегося нашкодившего мальчишки объяснил я, глядя в пол.

– Сейчас сбегаю за стульями и заодно принесу денежку. Так сказать, аванс,– пообещала Софья Тимофеевна, и, бросив на Толика ещё один, полный страстной надежды взгляд, вышла из комнаты.

– Ты что, совсем охренел?– осведомился я, едва дверь закрылась и мы остались одни.

– а что такого?– Толик пожал плечами,– Алягер ком алягер, старик. К тому же, тебе просто необходимо лекарство, я ведь вижу!

Спорить было бесполезно, и, к тому же, не особо хотелось. Спустя пятнадцать минут томительного молчаливого ожидания, Софья Тимофеевна вернулась, притащив в каждой руке по стулу, и пестрый ком одежды подмышкой. Лучезарно улыбаясь и не переставая хлопать ресницами, она вложила в руку Толика несколько смятых купюр, произнеся заговорщицким шепотом:"на лекарства", после чего, задорно виляя задом, удалилась вновь.

– Одна нога здесь, другая- там!– по-военному отрапортовал Толик, козырнул, и вылетел вслед за Софьей Тимофеевной, напевая что-то о смертельных любовных ранах.

Я остался один. Некоторое время просто сидел на подоконнике, разглядывая сырую заоконную серость и по-мальчишески болтая ногами, потом спрыгнул, неторопливо разложил инструмент, расставил по пультам ноты, разобрал клубок принесённой Софьей Тимофеевной одежды, принялся переодеваться. С размерами дело обстояло так себе – блестящие панталоны жали, сорочка с кружевным жабо наоборот, больше походила на смирительную рубашку для великана, бархатный камзол жал в плечах и сильно пах нафталином. Водрузив на голову роскошный белый парик, я какое-то время повертелся перед зеркалом, привыкая к новому амплуа пропойцы-доходяги, черт знает как попавшего в эту пустую комнату прямиком из эпохи великих географических открытий. Костюм придал моему бледному и изрядно помятому лицу черты некой романтической таинственности.