Павел Гушинец - Годы в белом халате

– Да что ты тут смотришь? У меня комар носа не подточит! Подписывай и пошли выпьем! Надо же отметить.

Но лейтенант не сдавался.

Наконец дошли до машины.

А надо вам сказать, что к каждому военному медпункту полагается машина. Этакая разваленная «буханка» времён покорения космоса и кукурузы. Обычно она стоит где-то в парке и медленно рассыпается.

Судя по документам, машина была в порядке. Пробег, путевые листы, списанный бензин.

– Показывай, – решительно вздохнул Лёша.

– А что тут показывать? – засуетился прапорщик. – Машина – в огне!

– В смысле? – не понял доктор.

– В смысле: масло я менял, шины новые, двигатель – зверь! На капоте – мухи не е…, а если и е…, то в тапочках! Я и говорю: машина – в огне! Подписывай!

– Показывай! – в тон прапорщику ответил лейтенант.

Ну что делать – пошли.

Минут сорок прапор водил доктора по всему парку. Наконец лейтенант не выдержал и спросил у пробегавшего мимо сержанта в засаленном комбинезоне:

– Боец, где медицинская машина стоит?

– Да вон там, – боец указал на ближайшие ворота, совершенно проигнорировав гневный взгляд прапора.

– Нашли, – радостно сказал лейтенант. – Открывайте.

– Я, это… Ключи куда-то дел, – замялся прапор. – Да чего там смотреть?! Машина – в огне! Ты что, мне не веришь?

– Верю. Но хотелось бы посмотреть.

Часа полтора безуспешно искали ключи. Наконец лейтенант поймал ещё одного сержанта, узнал, где обитает начальник парка, и выцыганил у него запасной комплект ключей.

Ворота распахнулись!

На четырёх берёзовых чурбачках в полутьме одиноко стоял пустой корпус медицинской «буханки». Без колёс, двигателя, стёкол и даже сидений. Фары были аккуратно скручены и увезены в неизвестном направлении. Корпус, словно потрёпанный непогодой череп, смотрел на своего нового владельца пустыми глазницами.

– В огне, говоришь? – процедил сквозь зубы лейтенант. – В смысле – горела, что ли?

Прапор плюнул и пошёл за запчастями.

Сразу после медицинского университета привела меня кривая судьбы в армию. Причём не просто в армию – а старшим лейтенантом, начальником микробиологической лаборатории при медроте. Ощущение было странное. Ещё вчера в джинсах я бегал по столице, оформляя документы, а уже сегодня в неудобной форме с непонятными шевронами и звёздочками сидел посреди пропахшей микробиологическими средами лаборатории. Вокруг шумел сосновый лес. Во дворе какой-то ястреб охотился за воробьями. Издалека доносились строевые песни и грохот солдатских сапог.

Я сидел и думал, как я докатился до такой судьбы.

Через полгода я освоился. Служба была несложная. Ввиду особого положения военного доктора я решительно забил на всякие армейские обязаловки вроде утренних построений и заседаний штаба. Сидел в лаборатории со своим микроскопом, лишь изредка выезжая в подчинённые части с проверками. Проверял я в основном столовые и медпункты.

В помощниках у меня числилась лаборантка. Назовём её Анна Николаевна. Было ей на тот момент где-то слегка за пятьдесят, и была она женой отставного полковника. То есть всю жизнь промоталась за ним по просторам Советского Союза.

Анна Николаевна была золотым человеком. Службу понимала лучше меня, молодого офицерика, вчерашнего «пиджака». Где-то подсказывала, где-то помогала. В общем, служили мы с ней душа в душу.

Теперь история.

Лаборатория была изолирована от всего остального медицинского корпуса. Вход к нам осуществлялся через двойные двери. Во внутренних дверях на высоте моей головы было окошко с сакральными надписями «Для выдачи анализов» и «Вход воспрещён». Рядом с окошком был звонок. То есть приходит пациент, звонит – мы выходим и между двумя дверями производим все манипуляции.

Утро начиналось с того, что Анна Николаевна принимала поток жаждущих сдать анализы. Это были не только больные, но и те, кто в армии отвечал за питание. То есть повара, хлеборезы и т. д. Поток иссякал часам к двенадцати. После чего я садился за микроскоп проводить над этими анализами врачебную работу. В подробности вдаваться не буду, это все-таки не научный трактат.

Однажды случилась катастрофа. Анна Николаевна ушла в отпуск. Это была хана! Я разрывался между сбором анализов, их обработкой и выездом на проверки! Две недели я не находил себе места, а потом как-то поток схлынул и я даже заскучал.

И вот как-то сижу я в одиночестве в лаборатории, оформляю треклятые бумажки, как вдруг раздаётся звонок.