Константин Чубич - Золотой козленок

Фунтик аккуратно сложил композицию из трёх пальцев и поднёс к носу дружка, что обнаруживало некоторые противоречия во взглядах господина и его холопа.

За окном из заблудшей тучки по жестяному отливу забарабанил дождь, выказывая меланхоличное настроение Всевышнего.

− Погоды здесь, однако, − без особого оптимизма заметил Жульдя-Бандя, выглядывая в окно.

Соломон виновато поднял брови, отчего глубина вспашки на его лбу стала более выразительной: мол, ведаю жилищно-коммунальными вопросами, а состояние атмосферы не в моей компетенции.

Заметим, что это была его любимая погода, гармонирующая с бесперспективной безотрадной старостью и одиночеством. С возрастом он стал отъявленным пессимистом, − презрительно, мрачно и безнадёжно миросозерцая вокруг.

Никому и никогда не случалось услышать от него доброго слова либо увидеть улыбку, которая бы озарила его пасмурное лицо. Любимым занятием старика было рассказывать о покойниках, в особенности, если те некогда были его родственниками.

Впрочем, солнце, выглянув в прогалину между тучами, горячим ярким ультрафиолетом обрызгало дома, бульвары, скверы, вонзившись в плечи и бледные лица людей.

Остаток дня компаньоны провели в праздном бездействии, совокупляя пищу духовную с телесной: просматривали газеты, заполонённые ложью и всяческой бульварной чушью, ублажая при этом чрева пивом.

Жульдя-Бандя, сообразуясь с доктриной естественного отбора − «выживает сильнейший», завоевал царское ложе, оставив дружка влачить сон на пролетарской. Она, без сомнения, была удобнее нар, на которых Фунтик провёл почти треть своей сознательной жизни.

Одесский фармазон рухнул на кровать. Закинул ногу за ногу. Подмостил под спину подушку. Устало-жеманным аристократическим голоском промурлыкал: «Щас бы фанфурик вискасу… кралю…»

− Благоустроенные нары и Бормана, который будет читать вам сказки про девочку Машу, Иванушку-дурачка или Золушку…

Фунтик, криво улыбнулся, вспомнив начальника оперчасти Бормана из яснополянского «санатория» строгого режима, прихлебнул из горлышка пива. Потянул с тумбочки газету «Из рук в руки», углубляясь в её недра, принялся читать вслух:

− Тараканы и грызуны.

− Оптом и в розницу, − комментировал дружок, оставив на время эротический журнал с тощими девицами, во фривольных позах демонстрирующими свои мощи.

− Психоаналитик.

− В собственном соку. Срок хранения: два года.

− Бабка. Не желаете бабку? − Фунтик пытливо уставился на дружка, шириною губ отображая величину язвительности.

− Не старше сорока, − согласился Жульдя-Бандя, ещё не сгубив воспоминаний о своих похождениях на крестьянской свадьбе в Беляевке.

− Ясновидящая Меланья, − Фунтик хихикнул, что предвещало какую-нибудь пакость. − Жулик, ты бы отдался ясновидящей Меланье?!

Тот равнодушно пожал плечами, не находя принципиальной разницы между ясновидящими и остальными. Потом улыбнулся, вероятно, о чём-то вспомнив:

− Обманчив женский внешний вид, поскольку в нежной плоти хрупкой натура женская таит единство арфы с мясорубкой.

Фунтик хихикнул, продолжая:

− Устранение соперника или соперницы нетрадиционным способом. Телефон…

− Киллера.

− Тут написяно − «нетрадиционным», − воспротивился Фунтик, продолжая. − Марьяна − привороты. Сложные случаи. Это как? − он отправил вопросительный взор на царское ложе.

− Шо тут непонятного?! Это, например, когда мальчик с мальчиком.

Друзья захохотали, раздражая старого Соломона, возраст которого отвергал присущие молодости азарт и оптимизм.

Фунтик прочёсывал заросли предложений по цивилизованному способу отъёма денег у граждан:

− Так… так… во! Сверхпохудение! Не желаете сверхпохудеть?

− Погребальные услуги за счёт заведения?

− За свой.

− Тогда не желаю, − Жульдя-Бандя обозначил это рукой, другою отхлебнув из горлышка пива.

− Жулик, я не врублюсь, − какого хрена мы сюда притарахтели? − Фунтик, сменив тему, на время отложил журнал.

Дружок разверз пасть чемоданчика-дипломата из крокодиловой кожи. Принялся шарить за перегородкой. Отправил вопросительный взгляд на пролетарское ложе. Сознавая, что Фунтик, даже потенциально, не мог быть причастен к исчезновению записки, вытрусил содержимое на кровать. Проверил в карманах брюк. Отправил на шконку у окна на этот раз уже утвердительный взор.

− Малявы нету, − он без всякой надежды нырнул пальцами в кармашек футболки, − как сквозь землю провалилась, − принялся напряжённо вспоминать: − Скуридин Пётр… Алексеевич… А знаешь, Фунтик… − Жульдя-Бандя посмотрел на кореша, − это меня Степанида отвела…