Александр Саркисов - Система (сборник)

Моргунов почувствовал полное единение с природой к концу третьего года дауншифтерства, когда начал гнать самогон. Было у него почти натуральное хозяйство. Автолавка два раза в месяц, а зимой и того реже, так что расчет только на себя. Работал он с удовольствием, получая от этого необыкновенный кайф. Наверное, это и было чувство глубокого удовлетворения, о котором так часто говорили вожди из прошлой жизни. Постепенно Сергей Иванович освоил охоту и рыбалку, Гюйс в этом деле был незаменим. Их отношения можно было выразить только одним словом – любовь. Единственное, что ели они из разных мисок, а так все общее. Ни телевизора, ни радио Моргунов не заводил принципиально, все больше читал и размышлял над смыслом жизни. Связь с внешним миром он осуществлял по мобильному телефону, раз в месяц он звонил жене и друзьям узнать, как дела. Позвонить ему было невозможно, потому что телефон он держал отключенным.

Жена частыми визитами не тревожила. Поначалу наведывалась раз в месяц, со временем визиты становились все реже и в конце концов ограничились днем рождения и Новым годом. Каждый ее приезд был для него испытанием, он не знал, чем ее занять, куда себя деть. Она это тоже чувствовала, но по большому счету никакой неприязни они друг к другу не испытывали. Просто так сложилась жизнь. Она понимала, если б поехала с мужем в эту тмутаракань, то и жили бы себе, но декабристкой она не была.

Дети, поняв, что от него больше получить нечего, не навещали вовсе.

Весна в этот год выдалась ранняя, солнце жарило практически по-летнему. Сколько ни напрягался, а вспомнить такого теплого марта Сергей Иванович не мог. Он сидел на лавочке и грелся на солнышке, Гюйс, лениво щурясь, развалился рядом. Моргунов с интересом наблюдал, как бабка-соседка возилась в огороде, замотанная в платок, в ватнике-безрукавке, цветастой юбке и галошах на шерстяной носок, с тяпкой в руках, она олицетворяла министерство сельского хозяйства. Все в России держится на таких, как она, убери их – и перемрут все менеджеры от голодухи.

Достал Сергей Иванович телефон и набрал своего закадычного дружка, с которым они были вместе еще с училища.

– Здоров, Сова. Как жизнь?

Николай Сидорович Сова был из командиров, а потому в нем сочетались строгость, быстрота принятия решений и непоколебимая уверенность в своей правоте. Фамилия у него была замечательная, и с молодости она была для него и кличкой и именем.

– Отлично, наши взяли Севастополь! Мы уже третий день отмечаем.

– Слушай, бери Вовку Авдеева и на выходные ко мне. Баньку и самогон гарантирую.

– Умеешь ты уговорить, черт красноречивый. В субботу к обеду будем.

– Будешь проезжать Химки, напротив «Гранда» подхвати моего друга детства, давно сюда просится, а доехать не на чем.

– Как состыкуемся?

– Я его предупрежу, а ты его узнаешь, этого ботаника ни с кем не спутаешь.

В субботу, в 9.00, как и договаривались, Сова стоял напротив «Гранда» и всматривался в прохожих. Машина у него была не новая, но ухоженная, и служила она много лет и безотказно, красный цвет выдавал потенциальную агрессию хозяина. К машине подошел хлюпик в старомодном плаще, мятой шляпе и очках с пуленепробиваемыми стеклами.

– Добрый день, вы от Моргунова?

Сова открыл дверь, приглашая сесть в машину. Никаких значительных успехов на гражданке он не добился, поэтому представился по старинке:

– Николай Сидорович Сова, командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения.

Пассажир, слегка поклонившись, ответил:

– Поткин Адам Саваофович, экономист.

Причем в его устах «экономист» звучало не менее значительно, чем «командир подводной лодки». Сова надавил на газ, в военно-морском мозгу сразу выстроился ассоциативный ряд – экономист, филателист, дизайнер, п…рас.

В Зеленограде забрали Владимира Константиновича Авдеева и рванули. Авдеев на службе был штабист, и жизнь приучила его думать, перед тем как говорить, поэтому он был немногословен.

Дорога была не загружена, и к половине первого они уже подруливали к Заботино. Над крышей моргуновского дома развевался военно-морской флаг.

Баня, разогретая до ста градусов, ждала гостей. В предбаннике стоял кувшин с ледяным домашним квасом.

Парились от души, с веничком. Когда пришла очередь Адама залезть на полок, веник взял Сова. Лупил он Поткина с протягом и потряхиванием, как бы вкладывая в эти удары все свое недоверие к этим экономистам-дизайнерам.

Отдохнув в предбаннике, отпившись квасом, не спеша двинулись в дом. Гостеприимный хозяин, соскучившийся по друзьям, вывалил на стол все свои нехитрые деликатесы. На столе из толстых дубовых досок стоял чистейший самогон двойной перегонки, соленые грибочки, жареная курочка, кабаний окорок и хлеб домашней выпечки. Посуда была алюминиевая, а стаканы граненые. Вся обстановка как бы говорила – здесь все равны и говорят только то, что думают.