Михаил Эдель - Чем вы недовольны?

Дельцы в «Плодоовоще» творили что хотели. Переводили фрукты и овощи с первого сорта во второй, и наоборот. Бессовестно гноили их на базах, на станциях. Уцелевшие списывали, вновь «занаряжали», продавали, сбывали.

Иван Юхимович не вникал. Дела вели его заместители, товароведы. Он же регулярно наведывался в горисполком, в райком… «чтобы не отрываться». Преподношения принимала его жена, бывшая поповна из Очакова, Галина Мефодьевна. Тихо. Спокойно. Сколько дадут. Без запроса. Но наличными. Часть отвозила в Очаков престарелым родителям на сохранение.

Придя домой, Иван Юхимович надевал легкие полотняные штаны, вышитую рубашку и садился за стол. Съев миску борща (борщ Глущенко ел только из расписной миски), несколько штук котлет, пил ряженку или грушевый взвар из холодильника. В компании своих, проверенных людей запевал древние казацкие песни с самостийным душком. Не громко. Потихонечку. Иногда жена теребила его:

– Сходим в театр. Или концерт послушаем.

– Кого смотреть? Райкина? А?! Я бы таких райкиных… ого!

Юхим Тернюк вещи свои и деньги (ох, порядочно денег) хранил у дядьки Ивана. И дядька не был внакладе. Юхим вел дела с дядькиным торгом, неправедным путем поставлял лес для тары и вывозил на Север «левые» тонны фруктов.

Тернюк позвонил дядьке Ивану ночью. Иван Юхимович только-только крепенько закусил и собирался на покой. Звонок. Взял трубку из рук жены.

– Юхим звонит, – шепнула жена.

– Здорово, Юхим! Чего по ночам звонишь? Що тралилось?

Тернюк дал понять, что нуждается в приюте на время… И вообще хотел бы посоветоваться. Глущенко моментально потух, понял – племянничек горит.

– Хворый я. Доктора замучили. До телефона еле дошёл. Ты поезжай в Черкассы. Ага! До неё. Она одна живет. Отдохни сколько времени, – бурчал дядька Юхим.

Под Черкассами жила родственница жены Глушенко, муж её – участковый милиции. К нему и направил племянника, «горящего» жулика, Иван Юхимович.

– Сволота! – выругался Тернюк, после того как дядька повесил трубку.

Решил поехать в Москву, к Дымченко, и узнать, чем пахнет. Может, зря панику развел. Хотя чуял – пахнет пожаром.

Прибыв в Москву, следователь Екатерина Турбина явилась в управление и открыла дверь в кабинет Прохорова.

– Куда вы? – удивилась секретарь.

– Меня ждёт товарищ Прохоров.

Прохоров не ждал. Увидев Катю, заметно оживился – пришла интересная посетительница.

– Прошу, – любезно улыбаясь, указал Прохоров на кресло.

– Прошу, – сказала Катя и вручила Прохорову удостоверение и командировку.

Слово Ломоносовск вызвало беспокойство у начальника управления. Какая-то неприятность.

– Чем могу быть полезен?

Катя положила на стол два распоряжения на неплановый отпуск леса. Прохоров прочитал оба. Еще раз прочитал.

– Ваши подписи?

– Удивительно. И вторая как будто моя, но не помню… На три тысячи кубометров, кажется, не подписывал.

– Вы не ошибаетесь. На распоряжении, где три тысячи кубометров, подпись не ваша. Экспертиза установила.

– Да. Подпись явно не моя, – быстро согласился Прохоров.

– Кто мог, кому выгодно было подделать вашу подпись?

– Не скажу. Я этого Тернюка в глаза не видел.

– Можно установить, кто ему вручал оба распоряжения?

– Безусловно. Но… Я рекомендовал бы для пользы дела пока не обращаться к сотрудникам. Сам установлю. Как вы понимаете, я в этом заинтересован.

– Бумажки я оставлю у себя. Когда зайти к вам?

– Хотя бы завтра утром. Часов в двенадцать.

– Хорошо. Тут ещё подпись начальника отдела Дымченко.

– Его сейчас нет в управлении, будет к концу дня. Всё выясним, – уже далеко не веселым голосом произнес Прохоров.

Он тут же послал машину за Дымченко в Госэкономсовет.

– Мерзавец! – крикнул Прохоров, едва Дымченко вошёл и прикрыл за собой дверь.

У Дымченко затряслись губы, обвисающие щеки, коленки. Он почувствовал – что-то случилось, вероятно, с Тернюком.

– Подделал мою подпись на три тысячи кубометров и продал распоряжение какому-то Тернюку.

Дымченко понял – крутить нечего.

– Продал.

– Как вы смели? – вырвалось у Прохорова ни к селу ни к городу.

– А вы не кричите! Чего кричать!

Дымченко решил: будь что будет. Им уже руководила злоба зверя, которому угрожают копьем.

– Негодяй! Я ещё защищал вас.

– И я вас, товарищ Прохоров, защитил. Когда-то тысячу пятьсот вручил. Думаете, за красивые глаза? Вы потише.

Дымченко сел, зажег спичку. Прикуривал дрожащими руками.