Лилу Деймон - Письма Ктулху

– Не открывай глаза, – услышал он. – Иначе утратишь ясность бытия и восприятия.

– Это станет достойным завершением пути, – не послушался он.

Творец предстал бесконечным, сотканным из света и тьмы, беспорядочными пятнами усеян весь. С тонким всхлипом выдирал он их из себя, бросал друг в друга, месил, творил миры и отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Он упал на колени, не в силах вынести.

– Ну вооот, – разочарованно протянул творец. – Сейчас начнется. Я искал…

– …искал тебя всю жизнь! – подхватил он, – И нашел, уповаю, взываю!

– Дай, угадаю, – любезно предложил творец, – мир несправедлив?

– Откуда… – начал он, но спохватился, – ну, да, ты же всевидящий…

– Нет, – голос творца сделался брюзглив, – это вы все одинаковые. Подумать только! Посвятить жизнь поиску меня лишь затем, чтобы предъявить несправедливость мира! Никого не смущают кипящие реки, небо цвета говна или поющие фаллические горы.

– У нас в этом смысле все в порядке. Нормальное все. И горы и реки и небо.

– Вот именно! – воскликнул творец. – Знаешь, почему? Потому что у меня тонкое чувство прекрасного. И я гений.

Обида, разочарование и всевозможные их порождения окружили его, захлестнули, затрудняя дыхание.

– Не расстраивайся, – утешил творец. – Может, я не всевидящий и не всемогущий, но кое-что умею. Вы это чудесами называете. А я правом творца.

Он встрепенулся, с надеждой внимая.

– Вот и отлично, – хохотнул творец. – Проваливай!

В глазах все вдруг закружилось, а когда получилось сфокусироваться, он увидел прямо перед собой реку. Она кипела, выбрасывая на берег рыбу. Степень прожарки не обсуждалась, воспринималась должным. Неподалеку возвышалась фаллической формы гора. От ее пения подрагивало жидкое коричневое небо, лениво роняя увесистые камни. Умирая, они погребали под собой разбегающееся живое.

– Право творца, – скандировали остающиеся формы жизни.

– За что? – вопрошал он.

– Следующий! – звал творец.

И бросал, месил, творил миры. Отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Потому что гений. А еще тонкое чувство прекрасного.

Обрывок четвертый

– Это какой-то другой, незнакомый мир, – жаловался он в Пустоту.

– Разумеется, – отвечала Пустота. – Он менялся. Совсем как ты.

– Но я создавал его, чтобы возвращаться, когда устану! – в голосе его сквозила обида. – Он был такой чистый, невинный…

– Скажите пожалуйста! – издевалась Пустота. – Пока мальчик шлялся по вселенной в свое удовольствие, в его уютненьком диванчике завелись формы жизни, и он уже не тот. Сжечь!

– И что тут такого, – насупился он.

– То, что ты – творец, а мир – не диван с клопами.

– Он мне больше не принадлежит, – не унимался он.

– Никогда не принадлежал, – терпеливо втолковывала Пустота, – но был твоим, а ты – его. Просто вам нужно вспомнить, ощутить.

– Как?

– Извините, – голос Пустоты изменился на официально участливый, будто автоответчик, – связь прервалась.

Раздались короткие гудки.

– Ясно, – он подавил недовольный вздох, – все как обычно. Жертвы, подвиги, мученическая смерть.

– Не обязательно, – как ни в чем не бывало откликнулась Пустота, – можно просто любовь.

– Без жертв? – он в сомнении покачал головой, – Слишком тихо.

– Клопам непременно надо показать, кто хозяин дивана, понимаю… – ехидно протянула Пустота.

– Увидимся, – сухо кивнул он, прощаясь.

Не успела Пустота пожелать ему счастливого воссоединение с блудным забывчивым миром, как он появился снова.

– До чего мучительно, долго, кроваво и громко! Удивительно, но я отдохнул. Правда, немного не так, как хотел.

Вид у него был довольный, невзирая на собственную отрубленную голову, которую он небрежно перебрасывал из руки в руку, словно мяч.

– Почему ты никогда не пробуешь любовь? Без вот этого вот всего? – поинтересовалась Пустота. – Переделывать, возвращать невинность, первозданность… зачем? Пройденные ведь этапы. Неудивительно, что каждый твой созданный для отдыха мир превращается в экстремальный аттракцион с усекновением разных частей. Кстати, верни голову уже на место.

– Позже, – сказал он. – Сейчас я хочу новый мир. Это к вопросу о любви, если что.

Пустота еле слышно выдохнула что-то скабрезное.

Он смотрел в нее, смотрел, не отрываясь, и ждал. Может, пройдет целая вечность или всего лишь миг, прежде чем она вглядится в него, и между ними проскочит искра, начиная новый мир. Он никогда не знал точно. Он просто ждал. И верил. Как верили обитатели бесчисленных миров, в то, что он создал эти миры для них.