Илья Славицкий - Он и Лилит

Мойша жил в Житомире. Он был ничем из себя не примечательным мальчиком некоренной национальности. Учился средне, хотя мог бы и лучше. Не очень старался. Гонял с приятелями в фубол. И уже начинал ощупывать пух над верхней губой, явно ощущая приближение однокласниц.

На случавшиеся порой предложения набить его «жидовскую морду», отвечал однозначным отказом, обычно выливавшимся в короткую, но серьезную драку, синяк под глазом и порванные штаны у обеих сторон.

В этот вечер в кинотеатре «Голливуд», бывшем «Ударнике», приватизированном известным в округе «новым украинским», ранее известным наперсточником и спекулянтом Борей Семигласовым, крутили голливудский блокбастер – «Воспоминания гейши».

Мойша, в компании своих приятелей, таких же не вполне сформировавшихся мачо, устроился в последнем ряду и лузгал семечки, под одобрительные взгляды недозрелых одалисок местного разлива.

Погас свет. Титры побежали по экрану и сменились силуэтом синих гор в далёкой стране. Пагода. Закат. Одинокая, как звезда, девочка, женщина, цветок… Гейша… Странное слово ударило его в сердце и, оно отозвалось частой дробью…

Мойша перестал лузгать семечки, и прилип глазами к экрану. Это для него, только для него били барабаны и пели флейты. Это ему, только ему танцевала девочка в красном кимоно под снежными вихрями на сцене. Это к нему она бежала под проливным дождём и ему протягивала вишнёвые лепестки. Это ему она отдавала своё самое дорогое…

Зажёгся свет в зале. Возбужденные приятели и их подруги потянулись к выходу. Мойша сидел, глядя на экран, как будто ждал, что он вот-вот раскроется чудо дверцей.

Чудо не произошло. Охранник вежливо, но настойчиво выпровадил Мойшу на улицу.

«…Возвратясь в свой замок дальный,

Жил он строго заключен,

Все влюбленный, все печальный,

Без причастья умер он…»

Нет, мой внимательный читатель. Наша история не столь печальна. Точнее, совсем наоборот. Не всем же историям следует быть печальными!

…

Прошло много лет. Мойша переехал в Израиль. Стал лётчиком, служил. Демобилизовался. Работал вторым пилотом на дальнемагистральном Боинге. Облетел весь мир. Но вот в Японию как-то не попадал. Женился. Развёлся. Больше не пытался.

Этот рейс, вообще-то, был не его. Но случай за случаем, чья-то болезнь, смена графика. То, сё…

…

Когда огромный Боинг затормозил и развернулся у причального рукава Токийского аэропорта, первое, что увидел Мойша, был странный силуэт в зеркальном окне аэровокзала. Женщина в красном кимоно. Одинокая женщина в пёстрой бурлящей толпе. Неподвижная и несущаяся в снежном вихре вокруг. Танцующая под размеренный тревожный рокот невидимых барабанов…

«Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.»

Границы. Языки. Традиции. Работа. Счет в банке. Вымысел. Реальность. Какое это имеет значение, если Вселенная взрывается от встречи взглядов. Снова и снова. Наперекор всему. Основой всему. Всегда…

«Царство вечно».

Маленький домик на берегу моря. Жёлтого?… Красного?… Какая разница! Синие волны лижут песок. Двое. Мальчишка из Житомира и девчонка из Киото.

Мойша и Гейша.

Любовь.

Не это ли видел Поэт своим прозорливым оком?

А я вот думаю – и чего все на котах зациклились? Будто никого больше на помойке не водится. Хоть бы и я, например. Чем не предмет для небольшого рассказа? Хвост, лапы, усы. Интеллект, между прочим, тоже. Любому коту могу ладью отдать легко в пятиминутке. Только где вы найдете котов, играющих в шахматы? Они всё больше – по кошкам.

Да, весна. Вот вчера, иду я к подруге. Она у меня – девушка из хорошей семьи. Папа – лабрадор, мама – то ли сенбернар, то ли – ньюф. Живет в дворницкой, в первом подъезде. Все интелигентно, чинно. Несу косточку почти необъеденную, и пол пачки Вискаса. А навстречу бегут два этих. Немытые, лохматые, орут. Тьфу! Стыдобина. Я на них даже лаять не стал – бесполезно, всё равно они в эти дни – как сумасшедшие. А чего там с ума сходить – из-за какой-то кошки драной? Не понимаю я этого. Мало того, что они друг другу готовы глаза выцарапать, так еще и кошки у них – ну просто смех. Плюгавые какие-то.

Вот, то ли дело – моя! Красавица! Я, когда на задние лапы встану, могу её в нос лизнуть, почти. А когда мы с ней на соседнюю помойку выходим, никто и близко не посмеет. Она только зубы покажет, и все уже исчезли. А меня уважает. Даром, что я у неё свободно под животом пробегаю. Ей даже нравится. Говорит – щекотно ей. Конечно, щекотно. У меня папа – спаниель, а мама – такса. Я в длину – пес хоть куда. Вот в высоту – немного коротковат. Но, знаете ли, это даже и не всегда плохо. Я в такие места залезть могу, куда и не всякий котяра отважится.