Джеймс Хэрриот - И всех их создал Бог

Мне пришло в голову, что в ближайшие недели я от таких глупостей совсем не застрахован. Мы прошлись по нижним палубам. Овцы были просто великолепны – все без исключения – и размещены очень удобно: отличные соломенные подстилки, а душистого сена хоть отбавляй.

Я расстался с капитаном у дверей моей каюты, вид которой меня приятно удивил. Вероятно, пассажиры первого класса океанских лайнеров привыкли к большей роскоши, но койка с белоснежными простынями и наволочками, письменный столик, кресло, умывальник, стенной шкаф, два комода со множеством ящиков и светлые дубовые панели по стенам меня более чем удовлетворили. Короче говоря, это временное жилище привело меня в восторг.

Я открыл чемодан. Личные вещи занимали в нем совсем немного места, набит же он был всем, что мне, по моему мнению, могло вдруг понадобиться. Рабочий хлорвиниловый плащ черного цвета, флаконы с кальцием, антибиотики, стероидные препараты, скальпели, ножницы, шовный материал, бинты, вата и шприцы.

Я обвел свои по необходимости скудные запасы тревожным взглядом. Не потребуется ли мне что-нибудь сверх этого? Или вообще ничего не понадобится? Ну, поживем – увидим.

Лоцмана мы взяли в восемь вечера, а в девять за иллюминатором послышалась какая-то возня. Я обернулся и увидел, что двое матросов крутят что-то, поднимая якорь.

Я вышел на палубу посмотреть, как мы будем отплывать. Вечер был очень темный, на причале – ни души. В круге света, отбрасываемого фонарем, вдруг мелькнула кошка – и только. Тут взревела наша сирена, и я заметил, что мы медленно-медленно отодвигаемся от причала. Скользнули в узкий выход из порта, а затем с довольно большой скоростью направились к устью Хамбера, до которого было две мили.

Впрочем, не мы одни воспользовались вечерним приливом: слева и справа я увидел несколько судов, два-три совсем близко от нас разрезали носами воду – зрелище удивительно красивое и волнующее.

За кормой быстро уходили во тьму огни Гулля. Я смотрел на их мерцающие отблески за полосой черноты, но тут кто-то тронул меня за локоть.

Я обернулся. Мне весело улыбался молодой матрос.

– Доктор, – сказал он, – вы мне покажете, как кормить овец?

Вероятно, мое лицо выразило некоторое недоумение, потому что улыбка его стала еще шире. Он объяснил:

– Я много раз плавал с коровами и свиньями, а вот с овцами – нет.

Тут я понял и сделал пригласительный жест рукой. Вся команда состояла из датчан, и он тоже был типичным скандинавом – высокий, белокурый, широкоплечий. Его широкая спина указывала мне дорогу. Возле загонов он внимательно выслушал мои наставления, как кормить и поить овец и, главное, сколько давать им концентратов. Я с большим удовольствием обнаружил, что, кроме первосортного сена, было еще внушительное число бумажных мешков с орехами для овец – тоже высшего качества.

Матрос приступил к делу, а я следил за моими новыми подопечными. В большинстве это были ромни-марш, и я вновь подумал, до чего они симпатичны. Ну просто плюшевые мишки! Стучали машины, палуба вибрировала под моими подошвами, а я смотрел на крупные мохнатые головы, на кроткие глаза, отвечавшие мне невозмутимыми взглядами. Одни овцы лежали на подстилках, другие стоя пережевывали корм.

Пора было отправляться спать, но мной овладело неудержимое желание опять подняться на верхнюю палубу. Среди моих родственников имелись морские капитаны, а один из прадедов был лоцманом. Море всегда влекло меня.

Я прошелся по палубе в темноте. Это оказалось не так-то просто: все свободное пространство ограничивалось двумя узкими полосками по обоим бортам длиной шагов в двадцать.

Взошла луна и осветила воду эстуария холодным бледным светом. Вдали по правому борту мерцала длинная цепочка огней – возможно, Гримсби. По левому борту, примерно в трехстах ярдах от нас, бесшумно скользило какое-то судно, держась точно вровень с нами. Я долго смотрел на него, но, когда наконец отправился спать, оно ни на йоту не изменило своего положения относительно нас.

Моя каюта теперь содрогалась, откуда-то доносились непонятные стуки, полязгивание и стоны. Я сел писать дневник и вскоре ощутил, что мы, несомненно, вышли в море – качка оказалась весьма чувствительной.

Я попробовал лечь на койку – качка стала еще чувствительней. От борта к борту, от борта к борту, опять, и опять, и опять. Одно время мы взвешивали, нельзя ли Хелен отправиться со мной в это путешествие, и теперь я невольно улыбнулся. Нет, ей тут не понравилось бы. Ее ведь укачивает даже на заднем сиденье автомобиля. Меня же это мерное движение только убаюкивало, точно я лежал в колыбели, и сон не заставил себя ждать.