Марк Рабинович - Эпидемиологические рассказы

– Ты знаешь, Вадя – осторожно начал он – Ты всегда был для меня самым главным в жизни. Сам понимаешь – первенец, сын…

– И ты возлагал на меня большие надежды – попытался продолжить Вадим – А я их не оправдал. Теперь ты разочарован. Да, папа? Так?

– Дурак ты, Вадя, хоть и великовозрастный – спокойно ответил отец – Ни хрена ты не понял…

– Хорошо, я дурак. Так объясни дураку.

– Это все карантин, самоизоляция – смущенно начал отец – Мы с твоей мамой самоизолировались и тут вдруг оказалось, что мне и не надо ничего и никого, кроме нее. Нет, ты не подумай, ради бога, ничего такого… Ты для меня всегда…

– Но самым главным теперь стала она, верно?

– Ну… Я столько лет не уделял ей достаточно внимания. Ты понимаешь, Вадя, дети, работа, дом… А теперь оказалось…

– Что все это не так важно…

– Да, нечто в этом роде.

Надо было что-то сказать и он сказал то, что отец ожидал от него услышать:

– Все правильно, папа! Именно так и надо.

– Ты думаешь? – в голосе отца слышалось облегчение.

Вовсе он так не думал и было ему и больно и обидно. Он сам себя клял за эгоизм, за эти боль и обиду, но ничего не мог с собой поделать. Теперь стали понятны и частые звонки матери и торопливые вопросы и ее весьма заметное облегчение после его правильных и ожидаемых ответов. Было ясно, что мама была в невольном сговоре с отцом и тоже наслаждалась долгожданной и, многие годы недостижимой, самоизоляцией вдвоем. Именно после этого разговора он и решил позвонить Максиму, хотя не смог бы и сам себе объяснить, какая тут была связь.

Раньше он называл сына Максимкой, но парень подрос и требовал, чтобы его звали полным именем. С его матерью, Юдит, он познакомился случайно и также случайно имел неосторожность влюбить в себя. Результатом этой влюбленности и стал Максимка. Наверное так Юдит попыталась привязать его к себе, своим верхним женским чутьем понимая, что порядочный мужчина не откажется от своего ребенка. Это сработало и ей действительно удалось удержать Вадима на некоторое время. Свою роль сыграл и его возраст. Печально – но истина: ты не можешь и жить в обществе и игнорировать его коды. Разно или поздно твое подсознание убедит тебя и подтолкнет к тому, что считается нормой. Так, в середине четвертого десятка полагалось уже обзавестись семьей. Его более правильный и благополучный брат, несмотря на всю свою безалаберность, а может и благодаря ей, уже успел завести жену, дом, собаку и настрогать парочку племянников. Ну а на него уже давно укоризненно посматривал отец, правда ничего при этом не говоря. Мать же сдерживаться не умела и время от времени требовала внуков, сетуя на годы. Впрочем, племянники не давали ей предаваться скорби слишком часто. Все же отчаянию она не предавалась и, навещая ее, Вадим порой обнаруживал у нее в гостях очередную перезрелую девицу. Мать очень неправдоподобно удивлялась:

– Ой, Ваденька, а ко мне как раз Танечка (Леночка, Светочка, Мариночка) зашла. Не забывает старуху

Танечка (Леночка, Светочка, Мариночка) смотрела на него коровьими глазами и ждала продолжения. А он мрачнел и блеял нечто невразумительное, вследствие чего Танечки (Леночки, Светочки, Мариночки) быстро соображали что им здесь ничего не светит и менялись моментально и сразу, как будто в них где-то повернули переключатель. Они могли стать занудными и скучными, могли – веселыми и обаятельными, а могли – злыми и язвительными. Но в любом случае, они становились самими собой и с ними сразу становилось легче. Можно было поддерживать необязательный разговор, можно было слегка пофлиртовать, а можно было даже и завести ни к чему не обязывающий роман. И только Юдит, хотя и была исходно одной из маминых Танечек (Леночек, Светочек, Мариночек), поразила его тем, что была естественна с самого начала, благополучно проскочив стадию коровьих глаз и больших надежд. Даже мама не нашла для нее уменьшительного прозвища и так и звала ее – Юдит. Это и ввело его в заблуждение, он ослабил бдительность, в результате чего появился Максимка и они стали жить семьей. Поначалу ему это нравилось и даже ночной плач по первым зубам и грязные пеленки, а позже – детские горшки и описанные штанишки, он переносил стойко, со свойственным молодым отцам здоровым мазохизмом. Максимка подрос и тут выяснилось, что влюбленность его мамы бесследно исчезла, уступив место безразличию и апатии. Особенно это стало заметно, когда сын подрос и уже не перекрывал матери весь горизонт. Теперь Вадима всего лишь терпели, безразличие грозило перейти в неприязнь или даже ненависть и это его совершенно не устраивало. К счастью, Юдит первой предложила расстаться и он с тайной радостью согласился. Их брак не был оформлен, но он повел себя по-джентльменски и расстались они легко и красиво, по крайней мере внешне. Вот только глаза Максимки… он помнил их, ощущал их спиной, закрывая за собой дверь ребром большого чемодана.