Ульвия Мустафина - Жила-была квартирка

– Мне достаточно, что Попрыгунчик мне доверяет. И моей температуре, и заботе. И цветом моим иной раз любуется, и слова всякие хорошие говорит. И знала бы она в каких напряженных условиях мне работать приходится. И, между прочим, без устали. Двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю. Пока наконец не устану и не закончусь окончательно. И ваши нескончаемые издевательства этому процессу явно способствуют. Но это ведь никому не интересно, что есть я здесь, что меня нет. Всем все равно. Кроме Попрыгунчика, конечно.

– Ну ладно тебе, коралловый. Извини. И не оскорбляйся ты так сильно. Мы, конечно же, ценим твое здесь присутствие. А как же иначе. Без тебя эта квартирка была бы совсем не та. Просто остроумия бы тебе побольше и легкости, чтобы не реагировать и тем более не обижаться так горько. Давай пусть Попрыгунчик из тебя горчицу выбросит. Она явно тебе не на пользу. А вот имбирь было бы неплохо, наверное, включить в твой рацион, – смягчился было один из стульев, но тут же его осенило: – Слушай, а если Попрыгунчика в тебя засунуть, это как повлияет? Ты сможешь читать ее мысли?

– Я бы предпочел в него Боцмана засунуть. Чтобы узнать, что именно он имел в виду, когда вешал эту странность, – опередил кораллового другой стул.

– Какие же вы все-таки, – поморщился от них холодильник.

– Ну я же не сказал навсегда. На время. Как пирожное.

– Боцман и пирожное?.. Скорее как горький шоколад. Такой же темный, как и его сомнения по поводу всего.

– Хм, в таком случае он повесил тут свой автопортрет, – не унимались стулья.

– Стол, может, ты скажешь что-нибудь дельное, а то эти четверо меня уже порядком утомили, – не выдержал холодильник.

– Не могу сказать, что мне что-то известно о черном непосредственно, но предположить можно. Хотя я бы с этим вопросом к сковородке вначале обратился нашей чугунной. Или к самой картине. Как к чуть ли не единственным здесь носителям этого цвета, – ответил стол и поприветствовал новоприбывшую: – Добро пожаловать в наш мир!

К нему присоединились остальные.

– Благодарю, – вежливо ответила картина, – но я бы предпочла передать слово сковородке. Она здесь гораздо дольше меня.

– Добро пожаловать. Благодарю, – послышалось с бирюзовой полки по соседству с кашмирскими казанами, – но о моем цвете мне, признаться, известно не так много. И даже не знаю, обрадует ли вас мой ответ. Ибо цвет мой образуется за счет того, что поглощает все видимые цвета. И остается только то, что остается, – скромно внесла некоторую ясность сковородка, которая вообще отличалась изрядной молчаливостью и лишний раз ничего не говорила, пока ее не спросят.

– А я тебе доверял, – сказал с укоризной один из стульев в повисшей гробовой тишине.

– И нет совершенно никаких причин перестать это делать, – ответил на это стол и продолжил: – Именно это я и предполагал. Ибо белый, носителем которого являюсь я, как и многие в этой квартире, все видимые цвета отражает. Оранжевый же, например, поглощает все, кроме оранжевого.

– Те есть мой цвет поглощает все, кроме кораллового? – спросил один из стульев.

– Что-то вроде того.

– Интересно. А почему я твердый, а не жидкий, ты тоже знаешь, и вообще, а почему я?

– Вопросы твои слишком ёмкие, стул, чтобы вот так вот сходу на них ответить, но думаю, что мы о них еще поговорим. А пока давайте все-таки вернемся к нашему разговору. Итак. Что мы имеем? Черный цвет, поглощающий весь видимый свет как сумму всех видимых цветов.

– М-да. Перспектива, однако. И картинка сразу такая, как мы все в один прекрасный день поглощаемся либо сковородкой нашей чугунной, либо картиной, – поэтично отметил один из стульев.

– Для этого, наверное, и повесил, – тут же нашелся холодильник. – Догадывается, поди, что много тут болтологии лишней происходит, пока дома никого нет.

– О! Коралловый! Наконец! – искренне обрадовался за холодильник тот же стул. – Значит, могёшь все-таки. Так держать!

– Нет, тогда это была бы черная дыра, – заметил другой стул своему собрату. – Помнишь, мы о ней передачу смотрели?

– Помнить-то помню. Но тем не менее это какой-то символ получается. Символ «ничего».

– Или скорее «ничего лишнего», – поддержал его стол.

– А вот я бы гробовую тишину предпочел этой неуемной трескотне, которая здесь зачастую творится, – сказал коралловый из своего угла.

– Ну что поделать, коралловый. Каждый трещит как может. И каждый, наверное, хочет так или иначе высказаться, как и ты сейчас тоже имеешь эту возможность.