Евгений Петропавловский - Первые среди последних

– Эх ты, взрослый человек, а из детских представлений о жизни так до сих пор и не выбрался.

– Это с какого перепуга?

– А с такого, что правды вокруг нас и сейчас почти не существует. А которая и существует, та скрыта во мраке неизвестности и вряд ли выплывет наружу в достаточном объёме. Только по небольшим фрагментам её можно представлять, полноценной картины всё равно не получится.

– Если б так обстояло дело, то нам оставалось бы только извиваться и корчиться от ужаса, а не искать выход из создавшейся ситуации.

– Ну зачем же обобщать. Частный случай вполне может разрешиться положительным образом. Тем более внутри матрицы. Да и снаружи тоже.

– А как же быть с объективностью? В глобальном смысле? Надо ведь и к ней когда-нибудь вернуться.

– Невозможно. Оскар Уайльд писал, что истина перестаёт быть истиной, как только в неё уверует больше, нежели один человек, и я с ним согласен.

– Тогда где найти точку опоры? В каких местах соприкасаться с действительностью? Если ничего не понимать, то жить становится опасно для здоровья. И вообще свихнуться можно.

– Свихнуться – это запросто. Тем более если всё не так, как надо – из-за сущего пустяка, казалось бы, а вот поди ж ты. Нет, конечно, глупость – она и есть глупость, но что же теперь? Зачем всё настолько несоразмерно, и какого чёрта у меня теперь должен распухать мозг из-за ерунды, вместо того чтобы заниматься нормальными делами?

Так говорил он внутренним голосом, словно оправдываясь и одновременно выдвигая околичные претензии к незримому собеседнику или пытаясь убедить в чём-то его и себя самого – он говорил и говорил, перескакивая с одного на другое, и в конце концов понял, что запутался. Нет, не получалось у Петра Калькина привести себя к стабильному знаменателю посредством внутренних разговоров, когда его обуревали недовольство и подозрения, когда всё вокруг исказилось и обезобразилось. Успокоительные стороны жизни откатились куда-то далеко и представлялись ему недосягаемыми в ближайшее время. Причём он сознавал нечто наподобие вины перед самим собой, хотя, разумеется, это сознание являлось ложным.

До сих пор студент, подобно большинству не достигших зрелости людей, полагал, будто с ним не может произойти плохого: с другими, пусть где-нибудь совсем рядом – это сколько угодно, хоть в самой извращённой форме, только не с ним. По крупному счёту, раньше Калькин почти не задумывался о подобных вещах, а теперь пришлось. «Жаль, что человек состоит не из камня или дерева, ведь это более прочные материалы, – обозначилось в его воспалённом умственном пространстве. – Если б у меня были каменные ноздри, то хоть жменю горошин в них запихни – всё равно никаких повреждений не случилось бы… Просто баснословно, до чего невообразимая штука со мной произошла. Боишься одного, а вытанцовывается совсем другое – наверное, таков главный закон жизни. Вот я весь прошлый год остерегался коронавируса, а у меня вместо него разбухли в носу эти чёртовы горошины. Попробуй теперь докажи всем вокруг, что на самом деле я не таков, каким выгляжу, не говоря уже о том, что в мире вообще очень многое не таково, каким кажется на первый взгляд – если начать разбираться в этом по-хорошему, то сам чёрт голову сломит, и до меня очередь вряд ли дойдёт когда-нибудь…»

Калькин бросал недодуманные мысли и хватался за новые, чтобы через несколько мгновений их тоже оставить в полуоформленном состоянии и мчаться дальше по кромешным просторам своей умозрительной вселенной, искривлённой донельзя и утопавшей в непонятном.

Со стороны он, вероятно, менее всего походил на человека, способного совершать продуманные действия в нужном направлении. Из-за упомянутого перекоса во внешности его несколько раз останавливали полицейские патрули, с которыми, возможно, пришлось бы объясняться намного дольше, если б упомянутые блюстители после уяснения ситуации не принимались реготать до полного выпадения в осадок. Но это ещё полбеды.

Настоящая беда померещилась, когда к нему привязался дрожавший как осиновый лист мужик в чесучовом костюме, с бейджем компании «Электротехника» на лацкане пиджака.

Нечаянный встречник был крупногабаритен, рыжеволос и конопат. Он имел по-гоголевски длинный нос, и вокруг его влажных от холода глаз темнели пугающие круги. Бледность лица свидетельствовала о злости и растерянности этого человека, помноженных на неблагоприятную температуру окружающей среды. Сначала он показался Калькину похожим на солдата, отставшего от своей армии и решившего самостоятельно пробираться по враждебной территории для скорейшего соприкосновения с противником. Но затем студент отверг упомянутое сравнение, поскольку солдат, ступивший на землю войны, в столь нелепом образе мог бы явиться только сумасшедшему. Как именно должен выглядеть воитель, отбившийся от своего подразделения, Калькин вообразить не сумел – в описываемые мгновения ему было не до сравнительных категорий, поскольку в руке незнакомец сжимал противопехотную гранату Ф-1, а на шее у него болтался автомат АКМ.