Евгений Петропавловский - Первые среди последних

А ещё между вопросами он волей-неволей прислушивался к доносившемуся из кухни жужжанию сонной мухи, невесть откуда взявшейся там в зимнюю пору, и к участившемуся стуку собственного сердца, а также к голосу далёкого Зигмунда Фрейда, утверждавшего, что при психозе мир фантазий играет роль кладовой, из которой черпается материал для построения новой реальности.

– Нет, меня такая реальность не устраивает, – пробормотал наконец Калькин и поёжился, точно порыв ледяного сквозняка пронёсся по его внутренним закоулкам. – Это не сон и не психоз, всё происходит наяву. Если б я каждый раз сомневался в беспристрастности зеркала, то давно уже загремел бы в дурдом и лежал бы там в смирительной рубашке.

Выковырнуть из ноздрей горошины не представлялось возможным. Метаться и выворачиваться наизнанку от изумления тоже не имело смысла. Единственно резонной для Калькина теперь являлась незамедлительная возвратная интенция в сторону прежнего незамутнённого образа: без раздутых инородными предметами ноздрей, без покрасневших слезящихся глаз, без разброда и шатания в мыслях и действиях. Значит, следовало идти к врачу, пока растущая носовая опухоль еще не окончательно заплющила ему глаза и можно было хоть как-то различать дорогу под ногами.

Не откладывая проблему в длинный ящик, он оделся и покинул своё слабоутешительное жилище.

***

На лестничной площадке ему встретился алконавт Чекалдуев из тридцать четвёртой квартиры. Который при виде студента затряс серым от возраста лицом и протрубил ошеломлённо:

– Ну ты даёшь, пацан! Отчебучил от души, лопни моя требуха! Головой ударился неудачно или охреневаешь от нечего делать?

– Охреневаю, – утерев нос рукавом, процедил сквозь зубы Калькин, не желая тратить слова на лишние объяснения.

– Даже со мной подобных загогулин отродясь не приключалось, хоть я и не всегда могу ручаться за своё индивидуальное начало, – при этих словах соседа сильно качнуло, однако он удержался на ногах, обхватив руками студента. И посоветовал:

– Надобно крепиться. Я бы на твоём месте постарался держать фантазию на коротком поводке.

– Так ведь не епрсть же ж, блин! – неопределённо ответил Калькин.

– А может, ты малость погорячился? – не отвязывался выбитый из душевного равновесия Чекалдуев. – Может, на самом деле правда жизни обстоит не так, как тебе представляется, а? Вглядись в суть вещей и не руби с плеча, пацан! Не для одного тебя настали промозглые времена! Ну какие твои годы, ещё не всё потеряно! Нет, я понимаю, когда люди страдают пирсингом или каким-нить боди-артом, каждый имеет право на слабости. Но зачем до такой степени издеваться над своей природной внешностью?

– Да что такое? – Калькин решительным движением высвободился из сострадательных объятий соседа. Ему захотелось добавить что-нибудь противоположное по смыслу, грубое и безапелляционно-решительное, однако он усмирил упомянутый порыв, дабы не усугублять настроение. К тому же ощущение переменившегося голоса было непривычным и стесняло. Потому, не тратясь на дополнительные выражения, он просто оттолкнулся от слабовразумительного Чекалдуева и отправился своей дорогой.

«Сначала надо достоверным способом решить главную задачу, а потом уже допускать разные дополнения и погрешности, – думал он, в умеренном темпе спускаясь по ступенькам, и его мысли походили на осыпавшиеся с дерева пожухлые листья. – Нет, если надо, значит, надо, против необходимости не попрёшь, а всё же обидно, когда ни с того ни с сего – и вдруг вот такое, сразу как обухом по голове. Понятное дело, от энтропии никуда не денешься, и моя жизнь не исключение, она, как ни крути, должна встраиваться в общее русло закономерностей, но неужели так быстро и настолько смешным образом, или я чего-то не понимаю?»

***

На улице солнце светило, но не грело.

Студент Пётр Калькин двигался решительным аллюром, с преувеличенной твёрдостью стараясь наступать на собственную тень. Правда, иногда останавливался, дабы убедиться, что тень от этих усилий не стёрлась и не оставила его преждевременным сиротой без руля и ветрил. Однако остановки занимали секунду-другую, не более, а затем он вновь трогался с места и передвигался по тротуару тревожным шагом, ругаясь в сильных, но негромких выражениях.

Неудивительно, что от него шарахались прохожие. Впрочем, не все подряд. Некоторые, набравшись храбрости, вежливо интересовались – примерно в следующих выражениях: