Александр Пономарев - Нервные люди

– Дда я ббы ррад, браттцы, но, ссами понимаетте, ккуда мне с моим ппроизношением.

– Ну да, что верно, то верно, как мы сразу об этом не подумали.

В группе активистов поселилось уныние. Мужики какие-то нынче неполноценные пошли. Бабы вон – те и то лучше. При этом все посмотрели на многодетную мать – Алину – местную Жанну д’ Арк, без которой тут не обходилось ни одно мало-мальски значимое мероприятие, особенно если надо было при этом поорать. На ее обычно исполненное праведным гневом волевое конопатое лицо, сейчас почему-то опущенное долу, на инстинктивно поднятые ею на уровень груди, как бы для защиты, руки. Потом так же дружно перевели взгляд на живот, что устремился Жанне в подбородок и вопрос, к ее облегчению, исчерпался сам собой.

Долго или коротко перебирали так они кандидатуры, спорили – рядили, потом опять перебирали. И везде то одно, то другое, то третье. Каждый из кандидатов актива оказывался либо стар, либо млад, либо хвор, либо косноязычен, либо еще как-нибудь непригоден для ответственной миссии вождя. Хоть ты тресни. Кадровая яма прям какая-то. В итоге выбор народа пал на Ивана, когда тот совершенно случайно вышел из своей хижины, расположенной неподалеку от местного Гайд-парка, на гул возмущённых дачников – посмотреть, не случилось ли что.

Иван – мужик лет сорока пяти – кряжистый и немногословный, никогда, впрочем, не интересовался политикой и жил исключительно сам по себе, единоличником, никак и нигде не отсвечивая. В споры не лез, в общественные дискуссии не встревал, знай, мотыжил как святой Франциск свои грядки. Не мудрено, что про него все забыли. А тут такая удача, сам, можно сказать, нарисовался.

В толпе сразу же раздались ликующие голоса:

– А что, он молодой, плечистый, с хорошей дикцией. Потомственный пролетарий. А пролетарии всех стран, как нам известно из истории… должны все совершать совместно с крестьянами.

– Ты давай, дорогой – впрягайся, а мы уж тебя поддержим, жми, наяривай.

Тот сначала отнекивался как мог, но революция – великая сила, заломала, затянула, увлекла даже, казалось бы, такого кроткого и аполитичного человека, как Иван.

И вот настал день отчетно-перевыборного собрания, которое должно было перерасти в маевку и далее в мужицкий бунт – бессмысленный и беспощадный.

Собрались все, как обычно, под сосной. Сначала все шло по набившему уже за столько лет оскомину регламенту: «Собрали столько-то, на вывоз мусора не сдали такие-то, нажгли, охренеть, столько-то». Потом потихоньку перешли к самому интересному вопросу: «Кто будет следующие пять лет запускать руку в общественный кошелек?». На мгновенье повисла гнетущая тишина, что, как известно, всегда является затишьем перед бурей.

Безмолвие нарушила бухгалтерша, проскрипев словно несмазанная дверная петля:

– Предлагаю единогласно оставить нашего уважаемого Прокопия Алексеевича на третий срок. Есть ли у кого возражения?

И тут же быстро-быстро затараторила:

– Хотя, думаю, тут нам и так все понятно. Я, собственно, только для проформы и спрашиваю.

Есть – загудело собрание. При этом сразу несколько рук выпихнули Ивана в середину круга.

Иван откашлялся и перечислил по врученной ему бумажке все грехи Председателя от младых ногтей вплоть до последних седин в бороду включительно.

По мере того, как Иван зачитывал обвинение, Прохорчук, словно хамелеон, менял лицо от розового до темно-фиолетового.

Видя, что звереющая толпа его вот-вот поднимет на вилы, и при этом ясно понимая, что все сказанное им в свое оправдание будет немедленно истолковано против него (тем более и сказать-то особо нечего), Прокопий принял единственно верное на тот момент решение – контратаковать:

– Баня моя вас, значит, не устраивает? А твоя, гляжу, Петрович, баня тебе очень даже по душе, та, что ты из соседнего строевого леса сманстрячил. Думаешь, я не видел, куда те сосны делись, под которыми все присутствующие по два центнера боровиков каждый год снимали.

– А не ты ли, Алинушка, десять соток нашего лесного фонда своим глухим забором обнесла?

– А ты, Степан, жучок свой со счетчика хоть иногда снимаешь, хотя бы так – для профилактики?

На каждого у меня из вас в этой тетрадочке что-нибудь да имеется – он помахал над головой потрёпанным блокнотом, – слышите, на каждого. И в нужный момент я эту тетрадочку достану и покажу кому следует, даже не переживайте.

В ответ в толпе кто-то всхлипнул, по рядам волной прошел противный запах то ли валерьянки, то ли еще каких-то медикаментов.