Александр Пономарев - Обыкновенная история

– Тот, что в синюю полоску? – обреченно уточняет режиссер.

– Еще чего. Нет хуже моветона чем синий галстук в совокупности с серым вельветовым костюмом. Коричневый в горошек, разумеется. Да и побрейся ты в конце концов, позорище, а то мне уже перед народом неловко, что у меня такой затрапезный муж.

Режиссер молчит и, отстраненно смотря в потолок, улыбается. Мысленно он уже пребывает на завтрашней репетиции: «Ничего – ничего, уж там-то он покажет этой зарвавшейся курице, кто в доме хозяин» …

Предновогодний вечер упал на город и погрузил его в праздничную суету. Смешались в одну гигантскую суматошную кучу люди и их железные кони. Вот и рядом с магазинчиком, плавно переходящим в стихийный рынок, царит невероятное оживление. Пока одни изо всех сил делают деньги, другие, не с меньшим остервенением, их расходуют. Граждане, не жалея наличных и безнала, лихорадочно совершают последние в уходящем году приобретения: «-Эй, ну сколько уже можно нюхать цитрусовые? Все у них тут одинаково спелое и непременно абхазское; – Денег не хватает? Так отваливай – нечего задерживать очередь. – А чего это ты встал тут, хвост у нас тааам вон…».

Да уж, Время нынче-деньги.

Впрочем, те, у которых деньги, в отличие от времени, закончились, тоже никуда не делись. Эти господа (нет, скорее тогда уж, товарищи), усиливая и без того напряжённый трафик, бесцельно снуют, толкаются, глазеют по сторонам, дабы напитаться атмосферой предстоящего праздника. Хотя им – то, как раз, не мешало бы иногда смотреть себе под ноги, поскольку это занятие порой может дать нечто большее, чем банальное эстетическое удовлетворение.

Вот, к примеру, сейчас на снегу, рядом с переливающейся всеми огнями елкой, лежит кошель, оброненный каким-то ротозеем. Судя по упитанности портмоне, раззява является вполне себе обеспеченным человеком, или, по крайней мере, был таковым до недавнего времени.

Но, как говорится – поздно пить боржом. Пока мы тут теоретизируем, возле кошелька, оттирая друг друга от находки торсами, уже топчутся двое ближайших претендентов на суперприз – толстый и тонкий. Толкаются они бережно, стараясь не привлекать излишнего внимания. Пока, что с небольшим перевесом побеждает толстяк. Ему противостоит затрапезного вида мужичок в изношенной, драной дубленке со следами отпоротых карманов и с авоськой в руке. По румяному двойному подбородку толстяка, несмотря на приличный морозец, течет пот.

– А он разве твой, что ли? – пыхтит толстяк, тяжело, точно борец Сумо, переминаясь с ноги на ногу.

– Может быть и мой, из кармана выпал, в прореху. – сквозь зубы цедит забулдыга, из последних сил упираясь головой в победоносный пузень оппонента.

– Твооой? – Физиономия толстяка воплощает откровенное презрение. – Ты на себя-то взгляни, граф Монте Кристо, у тебя и карманов – то нет.

– Зато прореха есть…

– Слышь, в милицию его надо сдать непременно. Давай его сюда, я отнесу. Чтобы по закону все.

– Вот еще, я и сам снесу…

Наконец забулдыга, окончательно осознав, что толстяк превосходит его в стратегическом отношении, говорит, едва переводя дух.

– Все, баста. Предлагаю пятьдесят на пятьдесят и аминь.

Видя, что противник почти уничтожен, толстый немного ослабляет напор. На его лице отражается усиленная умственная деятельность. Он оценивающе щурит веко.

– Двадцать, и то тебе за глаза будет. А что? Все по справедливости. Учти, я первый его увидел. Тобой не пахло еще.

– А ты давай – докажи, может и наоборот все было!

– Наоборооот? Скажешь он еще твой, что ли?

– Может быть и мой, – плаксиво скалится тонкий, – Уйди, гнида – задавлю! …

Потасовка начинается снова. Перемирие, видимо, пошло на пользу забулдыге. Тот, собрав волю в кулак, решительным броском оттесняет толстого от добычи.

Еще чуть-чуть, и толстяк с позором покинет ристалище, но тут вдруг раздается «кряканье взбесившейся утки» и лица обмерших бойцов осеняет фиолетовое свечение. Через мгновенье из остановившейся неподалеку машины вылезает парочка здоровых лбов и, поправив на груди автоматы, направляется к спорщикам.

– В чем дело, граждане? Что тут у вас еще? Кошелек? Твой, что ли? – поворачивается к толстяку бугай с нашивками сержанта.

Тот затравлено озирается и облизывает губы.

– Ну ееесли по большому счету, тоооо…

– Смотри, командир. – морщит лоб второй страж порядка и кивает на кошель. – А не тот ли это лопатник, что в последней сводке по разбою проходит, на нем тяжкие телесные еще…