Александр Лядов - Лучше лизнуть, чем гавкнуть [сборник]

Разговор крановщицы и слесаря. Слесарь: «Меня мастер научил, как по-научному обращаться с женой». — «Ну и как, помогло?» — «Да… Моя довольна». Крановщица на мгновенье задумалась, развернулась и пошла. «Ты куда?» — «Записываться в смену к твоему мастеру».

Пошёл к учительнице. Спрашиваю: «Почему у сына тройка?» Она отвечает: «Я ему говорю — пиши красивше». Всё стало ясно.

Худрук — любящему выпить ведущему артисту своего театра: «Сегодня узнал. Актёр. Пятьдесят лет. Талантлив. Пил. Помер». Тот промолчал. Через некоторое время худруку: «Получил известие. Актёр. Тридцать лет. Бездарен. Не пил. Помер».

Шеф расшумелся: «Механик Горбов, делайте выводы из своей отвратительной работы». — «Уже сделал». — «Какие?» — «В моём роду больше механиков не будет».

Будни прошлых лет. Разговор в телефонной будке. Жена даёт наказы мужу: «Купи колбасу, только в генеральском магазине. Балык, яйца. Да, да. сырые. В чайник заверни, в багаж не сдавай. Записал? Повтори… Правильно. Да! Коля, сам приезжай».

Очередь за только что появившейся туалетной бумагой. Берут помногу. Выделяется своей болтливостью тётка. Здоровая, полногрудая, горластая. «И что они постольку берут? Что, её есть, что ли? Я пару возьму. Не пускайте никого, ишь лезет… Куда прёшься?.. Здесь водки нет… И пива тоже. А ну давай отседа. Иди, «Правдой» подтирайся…» И неожиданно обращаясь к стоящему рядом худощавому очкастому интеллигенту спрашивает: «Я парочку возьму. Как вы думаете, хватит?» Тот снял очки, внимательно посмотрел на неё и тихо, с улыбкой произнёс: «Видите ли, это зависит от многих факторов». Взяла она, не раздумывая, десять штук. По тем временам — это целое состояние.

«Завидую я ему. У него удивительная способность на партийных собраниях сразу засыпать и, главное, не храпеть. А у меня беда. Засыпаю я тоже быстро. Но начинаю храпеть. Не повезло. Что в таких случаях делать?» — «Храпеть так, чтобы выгнали из партии».

Рассказывает заместитель директора комбината по капитальному строительству: «Звоню директору треста, который оснащен техническими средствами. Прошу: «Мне нужен кран». Отвечает: «Пришли Галину Михайловну, получишь кран». Даю команду выписать командировку Г. М. Смирновой».

В кафе. Официанту:

— Будьте любезны, пару стаканчиков чая. — Чёрного или зелёного? — Не имеет значения. Я дальтоник.

«Щирый украинец» Иосиф Давидович, главный электрик цеха, сидит в его красном уголке за старым расстроенным пианино и напевает на мотив «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю» свой вариант: «Дивлюсь я на Запад, та й думку гадаю. Чому я не сокiл, чому не лiтаю? Чому менi, Боже, ти крилец не дав? Я б хату покинув, на Запад злiтав».

Цех объявил борьбу с матом. За чистоту русского языка. Висят плакаты: «За любовь к мату — в руки лопату!», «Придёшь с матом — уйдёшь кастратом», «За мат — деньги на банк». В конце месяца — выпивка. Старший нормировщик цеха Марк Клипер — непробиваемый. Его невозможно заставить ругаться. Тогда главный механик, весёлый, остроумный человек, решил его добить. Приносит наряд для оплаты работ за один день по сто двадцать руб на каждого рабочего, то есть по месячной зарплате…

Клипер надел очки, посмотрел и вдруг разразился бранью, да не простой, а с употреблением отборных матерных слов.

— Ты что… Твою мать… Хочешь… Меня под суд? Совсем ох…и бездельники.

Механик хохочет и кричит:

— Записывайте… Записывайте… На год вперёд.

Клипер, поняв, что с ним сыграли злую шутку, и что всё равно уже терять нечего, продолжал:

— И не совестно… Молокососы…

Цель была достигнута и выпивки обеспечены.

Сидит группа рабочих. Перекур. Один рассказывает: «Развёлся с женой. А она, зараза, подъехала к дому, когда я был на работе, и всё забрала». Сам улыбается, качает головой и все сочувствуют. Кто-то спрашивает: «А партбилет оставила?» Смех.

«Давай лучше про баб». — «А шо про баб… Жили на сэли. Надумав, я батькив оставыты, та подаца у город. А баба и кажэ: навищо тэбэ цэ трэба? Тут корова е. Подоилы е молоко, сметана, масло, творог… А у городи, що там за молоко? Вода… Тут сниг билый, воздух чистый, а там сниг чорный, та воздухом дышаты нэ можна… А я кажу, шо там по восемь годын роблють. А вона: яки восемь? яки восемь?… Та хиба воны роблють? То собранья, то засиданья… Жопы протирають…»