Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

Тут уже не важно, на что именно израсходовать, главное — чтобы на счете не висели, а то в следующем году наверняка смету резанут.

К тому же эти деньги я разве себе в карман клал? Не было этого! А только комиссию, которая мое дело разбирала, так переубедить и не удалось. Уперлись — и ни в какую. Особенно на юбилей нажимали.

«Вы, — спрашивают, — почему же одиннадцать месяцев отмечали? Уж если вас юбилейный зуд одолел, подождали бы еще месяц».

Ну что им ответить? «Тут, говорю, следует учесть профиль нашего учреждения. Это вам не завод и не фабрика. Сегодня профиль есть, а завтра его возьмут да и ликвидируют. Так что на очень длительный срок пребывания директору комбината рассчитывать не приходится».

В ответ на эти слова председатель комиссии посмотрел на меня малообещающим взглядом.

«Все ясно, Козулин. Решение вы узнаете на бюро райкома. А если хотите знать наше мнение, то оно вот какое: таких, как вы, на руководящей работе и минуты держать нельзя. Потеряли вы, Козулин, свой моральный облик окончательно. И, видимо, очень давно потеряли, если смогли допустить, чтобы у ваших подчиненных вымогали деньги и делали вам подарки».

Ну а на бюро райкома мне то же самое сказали. Слово в слово. И к тому же дополнение очень неприятное сделали. Мало того, что с поста директора комбината сняли, так еще запретили в дальнейшем занимать ответственные посты и предложили в двухнедельный срок вернуть деньги, собранные на банкет и подарки.

Я, знаете ли, как эти слова услышал, так чуть с ног не повалился.

«Нет уж, — сказал я, — как хотите, а подарки мне дороги как память, и расставаться с ними мне трудно. Я не просил делать мне подарки… Это же инициатива не моя… А глушить инициативу подчиненных я, если хотите знать, с детства не приучен».

Думаете, они посочувствовали? Ничуть!

Константин Лукич хотел еще что-то сказать, но от волнения вдруг закашлялся и, накапав себе какого-то лекарства, запил его крепким чаем.

Мы поняли, что пора уходить и оставить хозяина наедине с его невеселыми мыслями.

Не начать ли этот рассказ какой-нибудь красивой, лирической фразой? Ну хотя бы такой: «Над городом медленно опустился вечер».

Но что прикажете делать, если вечер взял да не опустился? И совсем не потому, что заторкался со всякими делами и забыл завести будильник.

Нет, причина тут очень даже уважительная и с нарушением трудовой дисциплины никак не связана.

Все дело в том, что место действия нашего рассказа — город Ленинград, а время действия — тот самый незабываемый летний месяц, когда хозяйничает в Ленинграде круглосуточный светлый день.

Именно в один из таких дней Серафима Игнатьевна Брудастова, наскоро ополоснув посуду и решительно заявив торчавшему на кухне десятилетнему внуку Димке, что горячего ужина сегодня готовить не будет, повязала теплый платок, сунула по привычке в карман две авоськи и устремилась к выходу.

— За тобой закрыть? — спросил Димка.

— Закрой, а то, пока я вожусь с ключами, все места займут, — проворчала Серафима Игнатьевна, запихивая в карман толстого не по сезону пальто третью авоську. — А вдруг перед закрытием рыбу где давать будут. Меньше трех авосек не обойтись. Одна для мяса, вторая для фруктов, а третья как раз для рыбы. А ты, — строго наказывает Брудастова внуку, — сам телевизор не крути. И без меня на «Тринадцать стульев» не садись. Сегодня их на два часа раньше показывают.

Серафима Игнатьевна выходит на площадку и, прежде чем переступить ступеньку, прислушивается, сколько раз щелкнул замок. Три раза. Все в порядке. Теперь можно идти. Впрочем, путь совсем недалекий. Вот тут, сразу же у самой лестницы, стоит длинная, неизвестно откуда притащенная скамейка, на спинке которой кто-то из молодежи (Брудастова знает кто, но молчит) написал ярко-зеленой краской: «Наблюдательный пункт».

Серафима Игнатьевна посмотрела на сидящих женщин и, недовольно поджимая губы, тяжело вздохнула:

«И до чего народ оперативный пошел. Чуть-чуть замешкался — глядишь, тебя уже обскакали».

— У-у… черти пластикатовые! — ворчит Серафима Игнатьевна, но тут же спохватывается и, обращаясь к сидящим, говорит гулким, кастрюльным голосом, которым разговаривают злые звери в мультфильмах: — Приветик, дорогие подружки! Ну-ка, милые, потеснитесь по возможности… Вот так… Еще маленько… А то расселись, как мужики в троллейбусе…