Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

– Тебе так кажется или это так и есть? – И Иосиф Виссарионович посмотрел на Лаврентия Павловича со своей всем известной лукавой улыбкой, от которой многим становилось не по себе, а у некоторых даже случались инфаркты с инсультами.

– Мне так кажется, и это так и есть, – ответил Лаврентий Павлович. – Роза есть замечательное и во всех смыслах совершенное чудо природы. Но ты, я так думаю, даже большее чудо природы, чем все розы на свете.

Сталин поморщился:

– Не надо, Лаврентий, быть подхалимом. Ты знаешь, что лести я не люблю. Но я рад, что насчет роз ты со мной согласился. Я не люблю льстецов, но еще больше не люблю тех, кто со мной не соглашается. А совершенство этого цветка, Лаврентий, заключается в том, что он не только безумно красив, но и колюч. Достоевский говорил, что красота спасет мир, и я с ним согласен. Однако красота спасет мир и сама спасется, только если будет колючей. Ты понимаешь это, Лаврентий?

– Так точно, – согласился Лаврентий Павлович и закивал головой: – Я это понимаю, очень хорошо понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! – махнул ножницами Сталин. – Ты вообще мало чего понимаешь и поэтому никогда не сможешь быть великим политиком. Ты можешь быть только кем–то при ком–то, но сам руководить государством, особенно большим государством, особенно таким государством, как наше государство, ты никогда не смог бы.

– А мне это не нужно, Коба, – убежденно сказал Лаврентий Павлович. – Мне это совершенно не нужно. Великим государством должен управлять великий человек. А я человек не великий. Но я такой человек, который, будучи предан великому человеку, может помогать великому человеку успешно управлять великим государством.

– Ну ладно, ладно, – удовлетворился Иосиф Виссарионович. – За что я тебя уважаю, Лаврентий, так это за скромность. У тебя есть что–то мне доложить или ты просто так приехал посмотреть на мои розы? Если посмотреть розы, то ты их уже посмотрел, понюхал и можешь уезжать, а если есть дело, то доложи.

Лаврентий Павлович доложил. О разных текущих делах, как мелких, так и крупных. Среди крупных были донесения разведки о том, что американцы испытали в пустыне Невада какую–то очень большую бомбу. О возможном применении ее в войне с Японией. Лаврентий Павлович показал Иосифу Виссарионовичу шифровки, полученные от разведчиков, и записку академика Игоря Курчатова, в которой полученные сведения оценивались как достоверные, а намерения Соединенных Штатов как очень серьезные. Курчатов напоминал Сталину, что атомная бомба, как уже неоднократно докладывалось, очень перспективное оружие, она будет обладать ни с чем не сравнимой разрушительной силой, и в будущей войне победит тот, у кого будет такое оружие. Иосиф Виссарионович тяжело вздохнул. Он об этой бомбе уже слышал и даже неоднократно, но к слухам о ней относился с недоверием, теперь он в нее очень поверил и огорчился. В ближайшие дни собирался он отправиться на конференцию глав правительств держав–победительниц и намеревался потребовать кое–чего от Гарри Трумэна и Уинстона Черчилля, но если у американцев действительно есть такая страшная бомба и она покажет себя именно так, как планируется, ультимативность тона придется несколько умерить.

– Противный ты человек, Лаврентий! – с чувством сказал Иосиф Виссарионович. – Что ты мне всегда рассказываешь какие–то вещи, от которых на душе становится тягостно? Неужели в твоем раздутом портфеле нет ничего, кроме разных гадостей?

– А вот как раз и есть! – бодро сказал Лаврентий Павлович. – Есть, дорогой мой товарищ Коба, очень даже и есть. – Он сунул руку в портфель, вынул тонкую синюю папочку. – Помнишь, в начальный период войны у нас прошло дело князя Голицына? Он тогда был арестован и приговорен к расстрелу.

– Ну? – выжидательно спросил Сталин.

– Так вот, оказалось, что приговор в исполнение приведен не был и князю удалось от справедливой кары уйти. Однако мои люди о нем не забывали, искали его всю войну и вот обнаружили, представь себе, Коба, в постели немецкой шлюхи.

Иосиф Виссарионович отрезал одну розу, повернулся и протянул ее Лаврентию Павловичу:

– Вот, возьми. Это тебе. За отличную службу.

Лаврентий Павлович понял, что это насмешка, но все же сказал:

– Спасибо, Коба, что ты так высоко ценишь мои скромные усилия.

– Как же не оценить, – сказал Иосиф Виссарионович. – Одного и того же человека чекисты ловят по нескольку раз, и каждый раз варганят из этого дело, и каждый раз получают за это должности, звания и ордена. Причем я совершенно уверен, что дело, конечно, очень хорошо высосано из пальца, наспех сколочено ржавыми гвоздями и торопливо шито белыми нитками. Но теперь я тебе этого Голицына не отдам. Он мне теперь нужен для другого дела.