Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

– Но, мой фюрер, я повторяю, – сказал Канарис, – я не знаю, кто он. В моей агентуре такого человека нет.

– Мой фюрер, – вмешался молчавший до этого Гиммлер, – в России, помимо агентуры адмирала Канариса, существуют и другие службы.

– Ты хочешь сказать, что этот… как его… Голицын твой человек?

– Я должен это проверить, мой фюрер. – Гиммлер многозначительно улыбнулся.

Гиммлер, конечно, не думал, что мифический князь состоит у него на службе, но, видя, что фюрер затевает какое–то новое дело, решил тут же к нему примазаться. Это понял и Канарис; понял и Гитлер, но, увлеченный новой идеей, он рад был косвенной поддержке Гиммлера.

– Это замечательно! – говорил Гитлер, ходя по комнате и размахивая руками. – Это изумительно. Это превосходно! Гудериан! – закричал он. – Где сейчас находятся ваши танки?

Генерал–полковник Гудериан встал, одернул мундир, посмотрел на часы, как бы выжидая наступления именно того самого точного момента, о котором начал говорить:

– В данный момент, мой фюрер, мои танки в районе Каширы, прорвав оборонительный заслон русских, вышли на прямую дорогу к Москве.

– Вы их повернете к Долгову!

– Как? – вырвалось у Гудериана.

Вскинул голову Браухич, задергал шеей генерал–полковник Гальдер. Один только Кейтель сидел по–прежнему невозмутимо. Даже Гиммлер посмотрел на фюрера с опаской, но тут же опустил глаза.

– Но, мой фюрер… – У Гудериана в глазах стояли слезы. – До Москвы осталось всего восемьдесят километров. Мои танки ворвутся в нее с ходу.

– Ваши танки ворвутся в нее с ходу, но сначала пусть они возьмут Долгов, пусть освободят этого несчастного князя. Право, оставить его в беде было бы неблагородно. Я бы себе этого никогда не простил.

Тут поднялся ужасный переполох. Все генералы вскочили на ноги, и все, перебивая и отталкивая друг друга, кричали:

– Мой фюрер! Мой фюрер! Мой фюрер!

– Молчать! – Фюрер хлопнул ладонью по столу и затряс ею от боли. – Всем замолчать! Говорите по одному. Что? Чем вы недовольны?

– Мой фюрер, – выступил вперед фельдмаршал фон Бок, – в данных условиях, когда наши войска находятся на подступах к Москве…

– Я вас понял, фон Бок, и объясняю: взять Москву мы успеем всегда.

– Но я полагаю… – приблизился фон Браухич.

– Все! – раздраженно сказал Гитлер и снова хлопнул рукой по столу. – Полагать вы могли до того, как я принял решение. Теперь вы обязаны только лишь исполнять. Что стоите? Все свободны.

Генералы и маршалы покорно двинулись к выходу.

В кабинете остались только Гитлер и Гиммлер. Гитлер продолжал бегать по комнате, размахивать руками и выкрикивать:

– Ничтожества! Мелкие твари! Козявки! «Я полагаю…» Кто вы такие, чтоб полагать! Навешали на себя ордена и погоны и думаете, что вы действительно стратеги и полководцы. Да я с вас в один миг все это посдираю, и вы будете у меня голенькие. Ничтожные глупые старики с обвисшими животами!

Гиммлер сидел в мягком кресле и с легкой улыбкой наблюдал за истерикой своего вождя.

– Но, мой фюрер, – сказал он с легкой улыбкой, – не стоит на них так сердиться. Дюжина средних умов никогда не сможет постичь одной мысли гения.

– Льстишь? – повернувшись к нему, быстро спросил Гитлер.

– Льщу, мой фюрер, – сказал Гиммлер, и оба весело рассмеялись.

59

Говорят, в Москве какого–то октября была всеобщая паника. Никто не знал, что происходит на фронте, никто не работал, никто никому не подчинялся. На вокзалах творилось что–то невероятное. Люди осаждали стоявшие на путях теплушки и вагоны электричек, во всех направлениях, лишь бы из города, ехали на машинах, мотоциклах, лошадях, велосипедах, шли пешком, толкая перед собой тачки с пожитками. Метро не работало. Магазины, банки, сберкассы были открыты: заходи, бери, если чего найдешь. Возле помоек лежали груды сочинений Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина и других подобных авторов. Брошенные хозяевами голодные собаки, бродя меж фолиантами, внюхивались в них и воротили морды, тоскливо повизгивая.

На улицах не видно было ни военных патрулей, ни милиции, райкомы и райисполкомы не действовали, власти не было.

Говорят, что в тот день немцы могли взять русскую столицу голыми руками.

Почему же они этого не сделали?

В обширной исторической литературе существует на этот счет немало противоречивых, а порой и весьма оригинальных суждений. Одни говорят насчет погодных условий, другие противопоставляют морально–политический фактор и массовый героизм, что, конечно, было. Нередко приходится слышать и о личных заслугах одного из второстепенных персонажей данного сочинения, я имею в виду того, который сидел в метро. Мы, мол, победили потому, что он был с нами.