Евгений Шестаков - Три плюс кот

Звенит колокольчик дверного звонка.

Сергей замолкает. Идет к двери. Чуть медлит. Отряхивает брюки, поправляет воротник рубашки. Поправив прическу, снимает цепочку и открывает дверь. За дверью, облокотясь, стоит кот.

Кот: Она не уехала. В машине сидит. Не у подъезда, а там, чуть дальше.

Кот входит в квартиру. Идет к миске, зачерпывает корм, хрустит им, другой лапой вертит хвостом как пропеллером.

Кот: Что делать будешь?

Сергей: Думаешь, закатит скандал?

Кот: А есть другие варианты?

Сергей: Если пойду встречать, она увидит. И начнется. А если нет… Мало ли кто в подъезд заходит. Узнать она ее не узнает, фотографию не показывал.

Кот: Хочешь, подерусь с кем-нибудь? Возле ее машины. Там вроде ходил один. Рыжий. С восьмого дома. Отвлечем.

Сергей: Да не. Лучше я позвоню, перехвачу ее где-нибудь, немного погуляем. А потом…

Звонит телефон. Сергей достает его из кармана. Мрачно смотрит на него. Кот через его плечо тоже смотрит и тоже мрачно.

Сергей (в телефон): И что? Будешь караулить в машине?

Кот знаками показывает ему включить громкую связь. Сергей включает.

Вера: Успокойся, милый. Не буду я тебе мешать, не бойся. Уезжаю.

Сергей: Спасибо тебе большое.

Вера: Успехов тебе и счастья с новой подругой. Передавай ей привет. Я совершенно не против, чтобы у тебя появилась женщина, с которой тебе было бы хорошо. И не собираюсь вставать у тебя на пути.

Вера отключается.

Кот: Врет.

Сергей: Врет.

Кот: Раз врет, значит, что-то замышляет. Я помню, очень хорошо помню.

Сергей: Что ты помнишь?

Кот: 21 января, 11 часов 20 минут. У нее был точно такой же голос.

Сергей: Ты о чем?

Кот: О том, что отличает кота от бывшего кота. Она уже позвонила в ветеринарную клинику, договорилась, прям при мне. И тут приехал ты.

Сергей: Да, помню.

Кот: Помнишь, что я тебе тогда сказал? Что начнет с меня и тобой закончит.

Сергей: Ты тогда еще не говорил.

Кот: Ты тогда еще не понимал. Что я говорю. Но ты понял главное. Что ей нельзя верить. А она тебе сказала, что повезет меня почистить ушки, подстричь коготки, то, се. А на самом деле под нож!

Сергей: Это когда ты обои ободрал?

Кот: Это когда я помог вам с ремонтом. Она сама говорила, что все равно менять надо.

Сергей: Только попробуй здесь ободрать.

Кот: Ни-ни! Пальчиком не трону. Ты заметил, что я стараюсь к стенам не подходить?

Сергей: Да что ты.

Кот: Чтобы соблазна не было. Чтобы даже самая маленькая причина не появилась.

Сергей: Испугался? А что, валялся бы сейчас на диване, ни забот, ни хлопот.

Кот: Это был ужас. Я даже речь приготовил.

Сергей: Зачем?

Кот: Чтобы не только когтями. Чтобы достучаться до них. До врачей.

Сергей: Думаешь, помогло бы?

Кот: Нет. Но чтоб хотя бы не молча. Со связанными лапами, но не молча.

Сергей: Да ладно, забудь.

Кот: Забыть?! Никогда. Никогда.

Пауза.

Кот: Граждане… Граждане судь… Э… Товарищи врачи! Товарищи ветеринары, анестезиолог, хирург, сестра, товарищи инструменты. Я понимаю, что моя нетронутость, моя цельность, моя природная естественность глубоко противоречит тем установкам, той практике, которая здесь сложилась. И что вы со своим оружием, с этим скальпелем, с этим наркозом, подобно античным героям, стоите на страже самого ценного, самого дорогого и нужного, что есть в квартире у человека — мебели и обоев. Которые я царапаю, на которые прыгаю, бегаю и ору, когда меня долго не пускают на улицу. И которые пачкаю, придя с улицы. Товарищи врачи! Уважаемый держатель за лапы, уважаемый затыкатель рта, уважаемый резчик по коту. Я понимаю, что вами движет. Инстинкты, заложенные во мне природой, в условиях квартирных ограничений делают из меня монстра, морального урода, подонка. Который не ведает, что творит. Который думает лишь о кошках и в их отсутствие с самыми грязными намерениями пристает к мягким игрушкам, варежкам и меховым шапкам. Я виновен. Я виновен уже самим фактом своего рождения. В нынешнее время, когда в магазинах продаются одинаковые помидоры и огурцы, выросшие в теплицах под лампами, когда клетку курицы скрестили с клеткой моркови и обе счастливы, когда генетика позволяет делать умное бесполое мясо, которое само лезет на кусок хлеба и тянет на себя сыр — я продолжаю сходить с устаревшего конвейера, состоящего из мамы, папы и трения между ними. Раньше это называлось грехом. Теперь это чрезмерная натуральность. И она хирургически наказуема. И если сейчас здесь, на этом столе, вокруг которого вы, граждане судьи, стоите с такими добрыми лицами, что мне холодно даже подмышками… Если моя мужская судьба, которой осталась пара минут, не больше, совсем не волнует вас… То знайте: настанет и ваш черед. Мораль и хирургия не стоят на месте. Они развиваются в вашу сторону. И то, что еще недавно было просто знаком внимания сильного пола к прекрасному, называется теперь “сексуальный харрасмент”. Но если сегодня за него вам выпишут штраф или условный срок, то завтра вас, как и меня, положат на этот стол и разделят на три части: одну, которая осталась ни с чем, и две, которые укатились в небытие. Поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе.