Саймон Брэтт - Ой, кто идет! (Исповедь маленького негодника-2)

И вообще это никакие не "Родители с детьми". Это няньки, которые притащили с собой обозленных детей, чьи родители бросили их на произвол судьбы и упорхнули развлекаться на работу. Если уж мама с папой жаждали, чтобы я общался, могли бы придумать что-нибудь получше. Эти дети – шумные, противные, вонючие создания, и кроме того – надо признаться, – некоторые из них дерутся гораздо лучше меня.

У меня начался переходный возраст. Точнее говоря, переходный этап. Дело вот в чем. до сего момента я спал три раза в сутки – дольше всего ночью, часа полтора до полудня и два часа после обеда.

Я очень старался не соблюдать этот режим по очевидной причине: когда я сплю, мама или Джаггернаут имеют возможность заниматься своими делами, спокойно и не прерываясь. Но страшная усталость всегда брала верх, и – увы! – я засыпал.

Теперь же все изменилось. Кажется, мне уже не требуется столько сна.

Сегодня я дал Джаггернаут понять, что грядут некоторые неприятности. Утром я поспал, как обычно, но, когда она собралась уложить меня после обеда, сна у меня не было ни в одном глазу. Она привычно бросила: "А теперь ты немного поспишь, а я тут поработаю по хозяйству", – после чего вышла из детской, и я тут же зашелся в крике.

Джаггернаут сперва не обратила на это внимания, потому что я так поступал довольно часто, и, несмотря на страшные крики, через пару минут засыпал. Но сегодня все было иначе. Я орал и орал, и ей-таки пришлось подняться в детскую. Тщетно она пыталась утихомирить меня и усыпить, так что в конце концов, отчаявшись, она забрала меня с собой вниз.

И тут я воочию убедился, что некоторые мои подозрения абсолютно верны. Вся эта "работа по хозяйству" оказалась сущим враньем. На самом деле, пока я спал после обеда, – думаю, так было всегда с тех пор, как она поступила к нам работать, – она плюхалась на диван в гостиной и погружалась в свой любимый австралийский телесериал.

Вот и сегодня, без тени стыда, она включила телевизор и усадила меня рядом с собой. Да… На две минуты у меня еще хватило терпения, но потом… Боже, Боже… Восемнадцать месяцев притворства и лицедейства сделали меня порядочным знатоком актерского искусства, и, скажу вам прямо, этот знаменный сериал страдает полным отсутствием такового. Поэтому я начал ныть, потом кричать. На этот раз Джаггернаут не смогла насладиться созерцанием любимого фильма.

Опять не захотел спать после обеда. Но теперь Джаггернаут без промедления снесла меня вниз – слишком боялась пропустить любимое зрелище.

Первую половину фильма я ныл и кричал, но потом вдруг успокоился. Конечно, актерская и режиссерская работа по-прежнему оставляла желать лучшего, но, говоря по правде, есть какое-то непонятное очарование в этих бесхитростных историях, в этой сумбурной смене эпизодов.

Несмотря на неудачу прошлой попытки, Джаггернаут опять привела к нам троих детей с няньками на очередное собрание группы с неопределенным названием.

Одного из маленьких злодеев я хотел было забить, как гвоздь, в пол, при помощи своего маленького пластмассового молоточка, но это начинание не увенчалось успехом – паршивец убежал. Зато другого очень ловко и метко оцарапал кот. Знаете, я раньше был несправедлив к коту. Сегодня в его морде я нашел существо, чрезвычайно близкое мне по духу.

Нынче я был не в духе: плохо спал после завтрака, за обедом махал руками и вообще вел себя воинственно. Джаггернаут решила что после обеда надо уложить меня в кровать.

Господи, как я кричал, как брыкался! Да как она посмела? Разве я могу пропустить свой любимый австралийский телесериал?

Я проснулся раньше родителей. Утро было чудесное. Взошло солнце, его свет мягко струился сквозь легкие кружевные шторы, и диковинные, переменчивые узоры ложились на одеяло. Птицы весело распевали за окном. Мне было тепло, уютно и спокойно. Я лепетал свои смешные детские словечки, складывал их в предложения, пусть непонятные, но похожие на настоящую речь. "Как здорово, – подумал я, – быть ребенком; как хорошо, когда тебя любят, согревают, оберегают. Как хорошо, что я не взрослый! Могу спать, сколько угодно, и никто меня не разбудит отчаянным криком; и не надо думать о работе, деньгах и хлебе насущном…" И я вдруг проникся такой теплотой, любовью и сочувствием к своим бедным родителям… Все-таки родные люди…

Но потом я вспомнил, кто я, черт возьми, такой, и немедленно заорал. Да будь я проклят, если позволю им подольше поспать. В конце концов, для меня это вопрос чести – разбудить их прежде, чем зазвонит будильник.