— Покупать на размер больше.
— Какой ваш размер?
— 42. А ботинки 43.
— Не может быть.
— Честное олово! — оскорбился недоверием Сашин.
— Не верю. Впрочем, что спорить. Мы сейчас определим.
Главный быстро вынул из ящика заготовленную закладку для машинки, которая выглядела чистым листом.
— Становитесь вот сюда.
Директор с покрякиванием встал на колени перед своим подчиненным.
— Ставьте же ногу на лист. Вот так. Прижимайте. Не двигаться. Сейчас обведу подошву карандашом и мы определим размер простой линейкой. Не дергаться! Ну, вот и все.
Шкуро с помощью Сашина встал, снял белый лист с копиркой сверху и Сашин увидел отпечаток подметки со всеми изъянами износа. «Срочно нужны набойки», — хозяйственно подумал он.
— Как здорово! — восхитился он техникой Шкуро.
Внимательный к отпечатку Главный почему-то не стал делать измерений. Насупившись, величественный, он уселся в свое дубовое кресло с высокой спинкой.
«Если б на спинке был герб — он вылитый судья», — невольно подумал Сашин.
Наступил какой-то перелом в настроении четверых, исчезла непринужденность. Ее заменила грозная суровость.
Словно бы бомбардировщики на параде, связанные бечевкой, Саня и Прасковья синхронно выполнили маневр. Строгие, как народные заседатели, они заняли места по бокам от председателя.
— Что вы скажете по этому поводу? — Шкуро положил на стол перед Сашиным черный пакет. — Что здесь по вашему?
— Фото… б-бумага.
— Бумага-то бумага, но какая?
Сашин присмотрелся к пакету.
— Восемнадцать на двадцать четыре.
— А мы сейчас посмотрим, — зловеще сказал директор и рука его потянулась к пакету.
— Осторожно! Засветите!! — воскликнул фотолюбитель Сашин.
Непосредственность реакции, искренность возгласа остановили Шкуро. Он накрыл верхнюю губу нижней и с сомнением взглянул на Дудкину. Прасковья смотрела вниз.
— Вы свободны. Пока, — сухо сказал Владимир Васильевич.
Обескураженный Сашин вышел в приемную.
С дивана на него разом посмотрели три тощих очкарика. Каких-то очень одинаковых.
«Не галлюцинация ли у меня?!» — поморгал глазами Сашин.
— Следушшый, — услышал он голос Дудкиной.
— Егупыч, подверни здесь и, пожалуй, все. Можно показывать.
Сашин отошел от порошкового тормоза, уже замонтированного в машину, и, вытирая промасленные руки концами, издали любовался своим детищем. Портил картину ковырявшийся в грязном халате Егупыч, но он сейчас отойдет…
Тормоз — снаружи простой, как нарисованный школьником цилиндр, — матово серебрился свежеобто-ченной сталью. Простым он был и внутри. Но не проста была идея, положенная в основу конструкции. Впрочем, тоже проста, как все неожиданно новое, что рождается «вдруг» в науке и технике.
Всего два года, как магнитные порошковые тормоза появились на выходе в одном головном машиностроительном институте. О них знали немногие. Нелегко было проникнуть туда Сашину. Нещедро делились информацией. Что греха таить, причиной тому была не только осторожность разработчиков, но и боязнь нашедшего сокровище скупца — готовилась лавина диссертаций, заботили руководство предвидимые лавры…
Библиотеки, кафедры, НИИ, переводы со словарем, уход с головой в теорию, непонимание, понимание, бес-соница, отчужденность в семье, расчеты, компоновки, эскизы — их десятки, может быть, сотни… По существу Сашин работал в параллель с институтом.
Неудачи, провалы, отчаяние, свет впереди… А проклятый техсовет! А треклятый Шкуро! А мастерские! А…
Как будто это только ЕМУ было надо!!
Да, ему это было нужно.
Почему? Что двигало им?
Жажда созидания?
Да.
Неприятие отжившего, инстинкт прогресса?
Да.
Можно в резине прошагать через грязную лужу, а можно догадаться, вернуться и положить спасительный для других кирпич. Была, значит, здесь инженерная реакция на «техническую грязь»?
Конечно и это.
Потребность делать людям добро? Чтоб лучше было всем, тебе, Родине?
Это было. Не как провозглашение кредо и следование идее. Это существовало в Сашине, как условный рефлекс, подспудно. Может быть, он совсем и не знал этого в себе.
Им овладевало тщеславие?
Почему «тще»? Да, он нуждался в общественном поощрении. Здоровое признание, искреннее, другими инженерами, другими людьми полезности его труда, его ума, таланта, его риска, его воли и того, что он дал, наконец. Было просто необходимо, чтобы люди порадовались его успеху, чтоб разделили с ним этот успех.
Читать дальше