Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

Многое хотелось бы сказать о повести «Трость Фразибула». На мой взгляд, с точки зрения писательской техники — это крепко сшитая вещь высокого профессионального уровня. Здесь и свежая социально нужная тема, и неожиданное ее художественное решение, и та степень мастерства в подаче материала, при которой без дидактизма, часто методом «от противного», автор приводит читателя к серьезным размышлениям о морали и антиморали.

Острый конфликт, положенный в основу…

Но здесь автор предисловия вынужден прерваться. Повесть-то — детектив!

Изящно, смешно написано многое в этой книге. Нет необходимости подробно останавливаться на остальных произведениях. Их много и мне, как читателю, что-то понравилось больше, а что-то меньше. Это вполне естественно.

Главное достоинство автора — оригинальность мышления и своеобразие литературного воплощения. Читая иные произведения, трудно определить автора. Здесь, как мне кажется, по одному абзацу автор узнается без труда.

Сатириков у нас совсем немного. Пытающихся ими быть — предостаточно. Состоявшихся — раз, два и обчелся.

С выходом книги Ростислава Соломко можно сказать твердо: нашего полку прибыло, добро пожаловать!

Вот и все.

Вы не пропустили предисловие, читатель? Спасибо.

Теперь читайте книгу.

АЛЕКСАНДР ИВАНОВ

Пол мужской.

54 года. Ведущий инженер. СКБ-63.

Жалобы на боли в сердце с иррадиацией в левую лопатку, одышку при подъеме на лестницу. Боли в пояснице. Плохой сон. Утомляемость.

Атеросклероз, коронаросклероз, стенокардия, артроз, радикулит, гипертония.

Пол женский.

33 года. Русская. Беспартийная. Высшее.

Ст. инженер СКБ-63.

Аттестационной комиссией признана соответствующей занимаемой должности (графа «подлежит продвижению» оставлена в обидной нетронутости).

Дисциплинированна. Сработалась с коллективом. Физорг отдела.

Пол женский — у Веры из 23 комнаты на нашем этаже.

Пол мужской — у ее мужа, Семена Васильевича Голтяева, и. о. председателя месткома нашего Специального конструкторского бюро.

В листочках с печатными вопросами и фиолетовыми ответами нет главного.

Главное в Вере — ее глаза. Их взгляд. Тяжелый, с искрой непонятного отчаяния: «Нет, и вы мне ничем не поможете!»

Я очень любопытен к ней.

Чувствительна ли, воспринимает ли это ее психосистема?

С Семеном Васильевичем мы гуляем в обеденном перерыве по асфальтированной аллейке эскабевского двора. Как голавли. Мы выхаживаемся среди прочей рыбехи, два респектабельных эквивалента.

Мы разговариваем.

— Прохоров сачок.

— Лодырь, — соглашается Семен Васильевич.

— Вот Дуликов — хороший парень.

— И план тянет. У трудяги с жильем полный непорядок. Сам обследовал.

— Кому дал квартиру?

— Прохорову.

Непонятен мне Семен Васильевич. Может быть, он так же непонятен Вере?

Почему у них нет детей?

Я искоса смотрю на Семена.

Стареет Семен. Плешь-то уж очень стала велика. Из желтеющих щек торчит его утиный нос. Нос бугреет, лиловеет, становится сальным. А нутро у Семена прежнее: думает уверенно правильно, делает уверенно неправильно.

На минуту я представил их рядом — Веру и Семена. Ведь она должна его…

Тогда она такая же, как и мы все.

— Вера Андреевна, — звоню в ее отдел. — Зайдите, если сможете. Тут кой-какие непонятности в вашей схеме.

Сейчас же появляется. Слегка агрессивная — ведь наши отделы вечные соперники.

— Ну, чего тебе еще?

— Вера. Вы воспитанная дама. Почему вы мне не подаете руки?

Задерживаю ее руку в своей. Срабатывают самые чувствительные датчики в Вериной системе. На выходе, в глазах Веры, еле заметное смущение, испуг, вопрос и — неужели! — надежда. Эксперимент начат…

«Бернер не подписывает и по третьему заходу.

Пусть он сядет на мое место! Или, или.

В конце концов в НИИ-67 меня возьмут с руками а ногами за те же деньги…»

Я не сразу замечаю, что ваш длинный, похожий на тир, коридор почему-то заставлен кульманами. За дверями магнитофонит музыка. Что за чертовщина! За служебной суетой пропустишь и праздники.