Леонид Ленч - Заноза [Рассказы]

Постояв еще немного на улице, Иван Трифонович уходит в лавку под спасательную сень своего громоотвода.

Среди многочисленных недугов, терзающих род человеческий, радикулит — один из самых коварных, потому что он набрасывается на человека с таинственной внезапностью, словно вдруг взбесившаяся собака, и, как правило, в самое неподходящее время!

Лишь потом, когда человек уже лежит распластанный в постели, подложив под крестец электрическую грелку и боясь пошевелиться, он постигает причину этой коварной внезапности и предается запоздалой (а потому еще более противной) крапивно-жгучей самокритике.

— И зачем я, старый дурак, поднимал этот дурацкий тяжеленный чемодан!

Или:

— И зачем я, старый кретин, стоял и курил в коридоре на этом ужасном сквозняке!

Если человек при этом обладает чувством юмора, — он думает еще и так:

— Как жаль, что невозможен обмен болезнями среди граждан! Взять бы и дать объявление в газету: «Меняю старый выдержанный радикулит с нечастыми приступами на свежий грипп без осложнений».

Примерно так терзался и размышлял, валяясь в кровати в номере гостиницы областного города Н., знаменитый артист одного громкого столичного театра Сергей Иванович Блинский, красивый старик с надменным полным лицом и барскими манерами.

В город Н. он приехал с чтецкими концертами на три дня и в первый же день свалился от приступа радикулита, простудившись в поезде.

Лежать без движения в постели, смотреть весь день в окно и видеть одни и те же занесенные снегом крыши да панбархатную пронзительно-синьковую портьеру скучно и тяжко. А переведешь взгляд на стену — та же тяжкая скука сама взглянет на тебя в упор выпученными белыми глазами враля-охотника с халтурной копии, висящей над кроватью.

Худо, ох худо человеку, сраженному радикулитом в чужом городе, вдали от родного дома!

Сергей Иванович стал нервничать, в голову ему полезли всякие нехорошие мысли.

Навещать его приходил представитель филармонии, но от его визитов Сергей Иванович только еще сильнее раздражался. Представитель был весь какой-то подержанный, наигранно-бойкий, с бледным, пухлым, плохо замешанным, непропеченным лицом. Он изо всех сил старался казаться тонким и высокоинтеллигентным, а сам говорил «тролебус» вместо «троллейбус» и «репетивировал» вместо «репетировал». Его засаленный вискозный галстук был такого невыносимо-изумрудного цвета, что Сергей Иванович в конце концов не выдержал и сказал, закрыв глаза:

— Вы, голубчик, не утруждайтесь, не навещайте меня. Я поправлюсь и сам вам позвоню.

— Нельзя-с! — мягко ответил представитель. — Мы обязаны чуткость проявлять, пока вы бюллетените. Нас греют за это!

Когда легкий запашок борща и водки, оставшийся после него в номере, постепенно растаял (наверное, его всосала в себя всеядная панбархатная портьера), Сергей Иванович вдруг вспомнил то, что должен был бы вспомнить раньше!

Он вспомнил, что в городе Н. живет на покое его старый друг — и даже больше, чем друг! — драматическая актриса Елена Константиновна Глебова, которую он не видел больше тридцати лет. Изредка на праздники Сергей Иванович получал от нее милые поздравительные открытки (она писала на театр) и отвечал ей (а иногда и забывал ответить!) тоже открытками не менее милыми. Жене своей Сергей Иванович об этих открытках, впрочем, не говорил «во избежание лишних разговоров». К чему? Ну да, был — был! — сумасшедший, стремительный актерский «роман», была прелестная, юная, талантливая Леля Глебова — белокурая, розовая, с непостижимо черными глазами, со свежим, ярким, всегда улыбающимся ртом, с крохотной родинкой над полной верхней губкой. Была предельная близость, были клятвы «всегда быть вместе»! Все было! И все ушло! Жизнь развела, разъединила, разбросала в разные стороны, и незачем сейчас жалеть об этом! Но повидаться, всколыхнуть душу, погреть ее у старого огня… Кряхтя и охая, Сергей Иванович кое-как вытащил из-под подушки свою записную книжку, нашел адрес Глебовой Е. К., написал на вырванном из книжки листке телеграмму: «Лежу пронзенный радикулитом вашем городе гостинице в номере 36 умоляю навестить жду завтра семь вечера целую ручки Блинский», позвонил по телефону на этаж (аппарат стоял на тумбочке подле кровати) и попросил явившуюся дежурную отправить телеграмму немедленно.