Миервалдис Бирзе - Розовый слон [сборник]

— Сынок, дак это же все петушки!

— Откуда вы знаете? — Алнис был крайне удивлен.

— Красный затылок и тут эдакий пупырышек, из которого вырастет гребешок.

— Но в городе сказали… что цены на цыплят подымутся до пятидесяти копеек за штуку, и за петушков тоже… — несвязно пробормотал Алнис, не будучи торгашом.

— Ну, если подымутся, тогда будем сами высиживать, — засмеялась старушка, приняв за шутку предложение незнакомца. То, что гость тронутый, она поняла сразу по высоким сапогам и длинным волосам — в такую жару даже бараны ходят аккуратно подстриженные. Разве мало эдаких в газетах выставляли и по телевизору показывали! Тех, которые у государства и у бога дни воруют.

Увы, остается лишь операция "Крысиный яд"… Алнис ткнул пальцем в свою медаль, висевшую на шее с заслуживающим внимания большим красным крестом.

— Я из отдела грызунов санэпидемстанции. Крысы и мыши есть в вашем доме?

Ага! Старуха понимающе улыбнулась: значит, крысолов. Ну да, те-то всегда такие забавные.

— Неужто мы беднее других — мыши пешь бегают! На чердаке овчинку изгрызли до основания.

— Значит, туда надо положить яду. У нас имеется такое средство, которое безвредно для кошек, людей и собак. Мы это делаем бесплатно, потому что крысы съедают огромное количество зерна. В государственном масштабе это окупается.

— Пожалуйста, пожалуйста! Ужасно нахальные, когда сплю, они через щели в потолке свешивают хвосты прямо в лицо мне.

И так Алнис, взяв пакетики с добротными зернами проса, по страшно скрипучей лестнице попал на чердак. Старуха, пыхтя, поднималась следом. Воровать тут было нечего, но старые латыши порою бывают недоверчивы, мало ли во время войны их обчищали. На чердаке кострика, топором обтесанные стропила, обычные веревки для белья и много всякого, хлама. Алнис с пакетиками в руках облазил все стрехи. Бочки — наверное, для соления мяса, для культурных целей они непригодны. Бутылки — обыкновенные, в деревне же "Old Scotch Whisky" не пьют. Постой: такие никелированные шарики! Да это же нанизанные вереницей погремушки с лошадиных хомутов! Когда зимой ездили на санках в церковь… Спросить, сколько стоит? Нет. Старуха заподозрит, не серебряные ли они, и не продаст. Значит, обстоятельства вынуждают — не будем говорить — воровать, а присваивать эти художественные ценности. Разница! Если поймают, то будем говорить то же, что и автоворы, — я хотел только позабавиться. Опустившись на колени тылом к старушке, Алнис упрятал погремушки в огромный карман штанов. Но стоило ему только приподняться, как нога загремела, и приходилось переставлять ее не сгибая, как протез. На гвозде висел лоскут какой-то материи. Он был когда-то белый и после стирки опять мог бы стать белым. Ветхий, разукрашенный красными выцветшими буквами. Ага, народная песенка в старой орфографии:

Годится!

— Хозяйка, не продадите ли вы мне вот это?

— Что вы, да этот фартук больше не годится, износится до дыр.

— Жена дома починит. Ей очень нравятся такие вышивки. Сколько вы за него хотите?

Чудной волосатый, волосы аж дыбом поднялись… А с другой стороны, как бы не продешевить.

— Два рубля… селедка тоже стоит теперь рубль шестьдесят, — пожаловалась старуха.

Бертул продаст за пятерочку как модный гобелен к модной кухонной стенке. Алнис накинул еще двадцать копеек. Этим он успокоил свою совесть, которая начинала тихо всхлипывать из-за уворованных конских колокольчиков.

Старуха напялила повешенные на шее очки и пересчитала деньги.

— Здесь с излишком! — удивлялась она.

— Ничего, мы квиты. — Алнис ответил как в ресторане, когда официант долго и упорно ищет копейки для сдачи.

— Тогда я вам… дам намоченную крупу, цыплят покормить.

Алнис перед хлевом в особой загородке покормил цыплят. Укладывая их обратно в корзину, он заметил за углом вросшую в крапиву рессорную коляску. Хотя и пересохшая и растрескавшаяся, но в ступицах колес еще держались спицы, а из обшитого кожей сиденья пробивалась только одна ржавая пружина. Шикарнейшая вещь! К сожалению, в рюкзак ее не упрячешь. Прощаясь, Алнис пообещал:

— Через неделю все крысы убегут в лес и подохнут!

Есть хотелось не только цыпляткам, семьдесят пять килограммов Алниса тоже требовали новых калорий. Откусывая от буханочки белого хлеба и перекатывая во рту сухой кусок, Алнис не заметил бдительного ока общественности, которое наблюдало за ним из ольшаника на берегу речки. Когда это око заметило, что Алнис со старушкой кормят цыплят, оно вздохнуло с облегчением: