Светлана Багдерина - 1001 неприятность

«Что там у нас оставалось?» – думала она невесело. – «Свобода в принятии решений? Замечательно. Париж надо мной бы посмеялся… Ха! Елена Прекрасная! Как же! Елена Сопливая! Елена Лохматая! Елена Немытая!.. С меня хватит!!! Я абсолютно свободно принимаю решение, что не надо мне больше никакой свободы! Я люблю, чтобы мне было тепло, мягко, удобно, вкусно и уютно! Чтобы моя ванна пахла кипарисовым маслом, а волосы – розовыми лепестками! Чтобы меня не донимали своим прилипчивым вниманием юнцы, потерявшие голову вместе с мозгами! Чтобы, просыпаясь утром, я знала, где буду ложиться спать вечером! Я хочу жить во дворце! И чтобы у меня были служанки! И кухарки! Я хочу замуж за богатого царя!.. А если кто-нибудь еще при мне скажет слово «приключение» или «путешествие», то я велю отрубить голову этому человеку! Тупым топором!.. О, боги Мирра, что я тут делаю? И когда всё это кончится?!..»

Елена тихонько заплакала от жалости к себе.

В очередной раз разругавшись вдрызг из-за стеллийки, друзья разбежались в разные стороны.

Иван пошел бродить по окрестностям. Серый же, за неимением достаточного количества окрестностей для брожения, до которых можно дойти пешком на этом плато размером со стол для пиров в Веселом зале мюхенвальдского королевского дворца, и не желая сталкиваться с Иванушкой до того, как оба они поостынут, вынужден был вернуться к лагерю, где их ждал Масдай и не ждала Елена.

Каждый раз после такой размолвки Серого мучила совесть. «Нет, все-таки так дальше нельзя, это не выход – так вот грызтись друг с другом из-за какой-то капризной тридцатилетней тетки. Возомнила о себе что попало… Ах-ах, я красавица… Не пылите… Коза кривоногая. И что в ней Иван нашел? И все остальные?.. Может, когда она всем представляется: «Я – Елена Прекрасная», они чувствуют себя обязанными восхищаться ею? Из боязни, что если они скажут, что в ней нет ничего особенного, то над ними смеяться начнут, как над невеждами? Другого логического объяснения данному феномену, как выразился бы Иван, придумать трудно. М-да… Иван… Чудушко в перышках… А может, я к ней напрасно так отношусь? Может, можно еще что-нибудь исправить? Может, с ней поговорить как-нибудь? По-человечески так… За жизнь. Поинтересоваться чем… А то ведь вон какая ерунда с Иваном получается… Не нравится мне всё это».

И сейчас, движимый раскаянием, Волк решил осуществить свои давние намерения. Он подошел вразвалочку к костру, у которого, завернувшись в Масдая и уткнувшись носом в коленки сидела невеселая и не такая уже прекрасная Елена, и приземлился рядом [1] Но не очень, чтобы чего не подумала. и задал вопрос, который, по его мнению, должен был помочь разрешить возникшее недопонимание.

– И долго ты еще с нами кататься будешь?

– До первого встречного приличного царя! – выпалила зареванная красавица.

– Чево-ково? – не понял Волк.

Елена смутилась.

– Не подумай, что твое общество мне нравится больше, чем мое – тебе, – немного спокойнее, но намного высокопарнее стала объяснять она свой порыв. – Я жалею о том, что согласилась на великодушное предложение царевича Иона разделить с вами компанию, и я намереваюсь распрощаться с вами сразу же, как только встречу достойного претендента на мою руку и сердце. Я не создана для бродячей жизни, как вы, меня привлекают тихие радости семейной жизни – балы, охоты, пиры, и я не желаю…

– Что… Ты это серьезно? Это правда?

– Да, это правда! Твой белобр… белокурый царевич, безусловно, очень мил, внимателен и красноречив, и я ему многим обязана, но если ты думаешь, что это мой идеал мужчины – ты ошибаешься. Его среди вас нет.

– Ах, нет… – Волк сосредоточенно прищурился и поджал губы. – Значит, даже так…

– Да. Исключительно.

– А знаешь ли ты, боярыня Елена, что слова твои натолкнули меня на одну мысль… В смысле, идею… Правда, она у меня и раньше была… Но сейчас, кажется, из этого может получиться целый план… Только это – секрет!

– Идею?.. План?.. Секрет?..

– Вот именно. Слушай сюда…

К вечеру следующего дня путешественники уже изнывали от жары.

Открывающийся взорам разморенной компании пейзаж безапелляционно наводил на мысль, что мир – это не блин, не шар и не тарелка, как считали некоторые лишенные воображения географы и астрономы, а большой желто-белый бутерброд: снизу – раскаленный янтарный песок, сверху – выбеленное беспощадным солнцем небо, и ничего более во всем Белом Свете.

– Это был первый теплый день? – спросил Волк, задумчиво сбрасывая бурку за буркой с Масдая и меланхолично наблюдая, как они планируют на стаю диких верблюдов.