Аркадий Штейнбок: От Ильича до лампочки (Учебник истории Советской власти для слаборазвитых детей)

Меньшевики, буржуазия, крестьяне, здоровая часть пролетариата и другие очень переживали по этому поводу. Большевики же, наоборот, радовались, потому что это и без того увеличивало сильную гнилость царского режима. Но царь тоже был не дурак и заключил мир с японцами: отдал им Порт-Артур, половину Сахалина, но зато укрепил силу, хотя и гнилую, своего режима. Это большевиков дико расстроило. Пришлось убеждать несознательных браться за оружие.

А тут как раз начали бастовать рабочие и требовать увеличения зарплаты, 8-часового рабочего дня, путевок в санатории и дома отдыха. Большевики же всякий раз вписывали и свои просьбы: свержение власти, отнятие земли у помещиков, заводов у капиталистов, денег у богатых. Властям это не очень нравилось.

В те дни на броненосце, по мнению некоторых историков, матросы любили играть в карты, и кто-то однажды слямзил червовую семерку. Стали искать, и один из них вытащил из ведра со щами. Черви в щах и стали причиной восстания. Матросы начали вешать офицеров и, возможно, все было бы хорошо, но большевиков было маловато, а меньшевиков – многовато. Поэтому другие корабли эти убийства не одобрили. Но большевики не унывали. А пока решили пострелять, построили в Москве баррикады и начали восстание. Но сволочи меньшевики опять все провалили. А Плеханов вдобавок еще и втянул Ленина в дискуссию. Смысл этой дискуссии по поводу восстания 1905 года спустя много лет ярко выразил доцент кафедры марксизма-ленинизма Харьковского университета Соломон Евдокимович Вейсман-Махно, который сказал студентам: «И тогда Плеханов Ленину выговаривает: «Не надо било взацца за оружие!..» А Ленин ему в ответ: «А не надо било спратацца у в кусты!» Таким образом, от разгрома декабрьского восстания большевики получили огромную пользу и сделали выводы.

Выводы:

1. Большевики окрепли настолько, что научились отступать.

2. Меньшевики – суки рваные.

3. Царь – падло.

4. Буржуазия – шлюха.

5. На хитрую крестьянскую ж…у надо иметь свой винт.

6. Пролетариат еще довольно трезв, чтобы стать гегемоном.

Контрольные вопросы к главе 6

1. За что не надо было браться, с точки зрения Плеханова?

2. Какая масть была в матросских щах?

3. Назовите имя ребенка, съехавшего в коляске с Потемкинской лестницы в фильме С.Эйзенштейна.

4. На что надо иметь свой винт?

В то время как Европа, не говоря уже об Америке, начинала щеголять в капиталистическом смокинге, Россия никак не могла доносить старый изношенный феодальный кафтан.

Особенно тесно в нем было молодой, набиравшей вес буржуазии. Так что о переменах мечтали не только большевики. Но тут, как говорили в Одессе, были две большие разницы. Одни хотели постепенно, реформами, желательно без крови. Другие, наоборот, – сразу, с криками, с поножовщиной. Одни боялись робеспьеровщины в российском варианте, другие, наоборот, считали, что Робеспьер был тряпкой и поэтому фраернулся. Обе разницы особенно выделялись во время общих разборок, которые назывались конференциями.

Надо сказать, что среди материалистов, кроме Маркса и Энгельса, в законе были еще Ленин и Троцкий. Они говорили, что в жизни есть только две вещи: производительные силы и производственные отношения.

Плуги, лошади, станки, паровозы – это производительные силы. А то, о чем говорят между собой люди во время пахоты или у станка, – это производственные отношения.

В начале века, когда появились твердокаменные революционеры, они стали эти отношения менять.

– Знаешь, на чьем станке работаешь? – спрашивал марксист у простого рабочего.

– На хозяйском, – отвечал простой.

– А ты забери станок у хозяина, – говорил марксист.

– А чего я с ним делать буду? – спрашивал простой рабочий.

– Работать.

– Так я и так работаю.

– Сейчас ты на хозяина работаешь, а тогда все твое будет.

– А хозяин?

– А ты его замочи!

– Так это же противу Бога! – пугался простой рабочий.

– А Бога никакого нет! – говорил марксист.

– Так за это же судить будут! – упрямился простой рабочий.

– Вожди тебя отмажут, – уговаривал марксист. – Знаешь, что Маркс сказал?

– А я в гинекологии не силен, – говорил рабочий. – Забожись!