Андрей Кнышев - Тоже книга

Взрослые — это падшие дети.

(рассказ экскурсовода)

Коктебель!

Кто не бывал здесь, кто не лазал вверьх-вниз по его каменистым кручам, чуть забрезгует рассвет, — поднимите руки.

Вон отсюда!

Только за последние 4 года в здравнице отдохнуло друг от друга полтора миллиона человек.

Город-курорт, город-труженик, город-музей...

Неверно было бы сказать, что его история уходит глубоко вдаль, — нет, она уходит далеко вглубь.

У римского историка Хитросплетения находим, что сюда забредали ещё аркадские пастухи, влекомые скотом.

В допотопное время в гавань заплывали за золотым руном аргонавты. Плывший с ними в трюме Публий Насон Грядущий писал об этом в своих «Мухоморфозах»:

Коктебель воспет.

Здесь в брызгах прибоя и слюны читал свои вирши безумный Офтальмон Напалков. Это его записал Грум-Гржимайло-младший, помните:

А заехавший на пироги к Трюмощеву Финтельплятц так и не вставил в 6-ю строфу своего некро-акростиха подсказанную ему Упырьевым рифму «Терпсихора — пепси-кола».

Богата природа края.

Граф Ланской любил пошуровать здесь в зарослях можжевельника и полакомиться винными ягодами с дамочкой. «Частенько, — вспоминает сторож императорского заказника колхоза «Царя коммунизьма» Михей Трушка, — частенько держал я на прицеле сваво бердана евоные панталоны цвета тела испуганной нимфы».

А вот на этих грядках работал на уборке укропа и инжира ещё А. С. Пушкин, когда, сукин сын, был ещё маленьким, послушным пионэром.

Каких-нибудь 4-5 тысяч вёрст не дошёл сюда Пржевальский со своей приживалкой.

Заслуженной, если не народной, популярностью пользуются местные минеральные воды, бьющие здесь ключом из трубопровода Ессентуки — Бжни — Ёжгород — Коктебель. Обливался этой водой по утрам ещё Мамин-Сибирюк, лечивший здесь свою сибирскую язву. «Трохи оклемался, кажись полегчало», — запишет он в своём дневнике за день до кончины. Вот далеко неполный перечень букета болезней, от которых исцелил коктейль минвод Коктебеля́:

здесь лечат страдающих:

малярией,

неправильным прикусом,

сепсисом пуповины,

сглазом,

блаженностью,

пляской святого Витта,

синдромом Альцгеймера,

грыжей Шморля,

рожей профессора Потапова,

воспалением хитрости,

тихим сапом,

политической близорукостью,

шалгемой,

прихлюстом,

внезапным встрепетом,

майской вопью,

ломотой,

сухоткой,

чесоткой, усушкой и утруской,

пе́ремедью,

гнойным бзиком,

глопотомой,

ябединым хнырсом,

туфтофолой,

хроническим свербитом,

гнусным агаканьем,

коленной подзадью,

сопелью весенней,

нечаянным ветрогоном,

геенной припоминухой,

юрайским гиппом,

мочеточным ударом в голову,

бубонами, угрями, цыпками,

инклюзивной порнухой,

кишмячной кишеллой,

несварением яичек,

расхряслостью среднего уха,

свищом макушечным

и многими, многими другими.

В 1914 году под Кривым Таганрогом в клозете императорского литерного был обнаружен едущий в Коктебель зайцем Орехов-Зуй. Остаток пути он проехал уже зачепившись подтяжками за буфер, по левому рельсу на правой пятке, смазанной бараньим жиром. Так и доехал он, безвестный, босоногий, с батоном финского сервилада подмышкой и орехом за щекой. С тех пор Зуя здесь знают все. Его бил каждый.

Некогда кустистые, а ныне поджарые лысоватые холмы, напоминающие чем-то горы Эстремадуры, облюбовали планеристы. Около 1500 разбивается их здесь ежегодно. Вот почему на одном из холмов в братской могиле покоится прах местной тёлки-рекордистки Нюры, погибшей от руки предателя, пастуха Максима Бруцелёза, подрезавшего стропы её дельтаплана.

А на соседнем холме с отметкой «Высотка 54» в тени под ракитой, подложив под голову томик Жуковского, а под ноги — том своих стихов, чтобы было повыше, — Шалтырин любил слушать, как в листве кроны чирикают воздушные поцелуйчики, — коих прикармливал он засахаренными фигами.

В 15-м веке сюда приходят гишпанцы — за папиросами.

Иудея пытается обосновать здесь свою Палестину.

А в 1792 году город посещают королева Елизавета и герцог Фердинанд. Тут в малахитовом зале главы государств Австрии и Франции подписывают договор о ненападении Венгрии на Турцию.