Семен Альтов - Из книги «Карусель»

Лейтенант пересчитал деньги:

— Сто двадцать рублей?! Ваши?

И тут Долькин заговорил. Но лучше бы он молчал. Потому что неожиданно для себя повторил слова милиционера:

— Ваши!

— За что же вы мне, интересно знать, такие деньги предлагаете?! А ну отстегнуть ремень безопасности! Свой! Не соседний!

Так вот почему Долькин не мог выбраться из машины. Отстегнув свой ремень, он рванулся к милиционеру и затараторил от ужаса членораздельно:

— Товарищ милиционер! Я все расскажу! Того, чего вам надо, там нет! Гостинцы для одной тещи! У меня с этой тещей ни гу-гу! Клянусь здоровьем министра внутренних дел! Поверьте, товарищ сержант!

Долькин хотел польстить милиционеру, и учитывая, что тот лейтенант, решил назвать его чином повыше, но нечистая сила выпихнула слово «сержант».

— Я лейтенант! — обиделся инспектор.

— Ничего, ничего, будете сержантом! — продолжал рыть себе яму Долькин.

— А ну открыть багажник!

Долькин долго пыхтел над багажником, пытаясь открыть его ключом от квартиры.

— Давайте сюда! — милиционер отпер багажник и подозрительно уставился на гостинцы.

Сердцем чуя новые неприятности (черт знает, что за гостинцы), Долькин затараторил:

— Сейчас жуткие тещи пошли! Среди них попадаются наркоманки!

Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:

— Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком…

Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:

— Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, — опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!

— Молчать! — взорвался лейтенант. — Что вы из себя контрабандиста строите?!

Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке? — он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.

— Ничего особенного… труп! — ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.

— Ну и шуточки у вас! — Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.

Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: «Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!» Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:

— Баранина! Точно баранина! На шашлык!

Но Долькин продолжал выкручиваться:

— Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!

— Вас никто не просил признаваться!

— Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься!

Говорят, тогда меньше дают!

— Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, — это пожизненная каторга!

— К а т о р г а!!!

Сердце опять ушло в пятки:

— Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!

Действительно, как мухи на сахар, на скандал налипала толпа. Долькину, после обещанной каторги, терять было нечего. Он вырвал у милиционера мегафон и закричал в него:

— Товарищи! Я первый сказал про труп!..

Долькин пригнулся, услышав, как его голос мощно грянул над улицей.

Лейтенант попробовал отнять мегафон, но Долькин отпихнул его.

— Товарищи! Минуту внимания! — заполнял пространство левитановский голос Долькина.

— Разойдись! — побагровевший милиционер пускал петуха, но переорать человека с мегафоном не удавалось пока никому.

— Это сумасшедший! — надсаживался лейтенант. — Сейчас он признается, что царевича Алексея убил!

— Поклеп! — опустилось с небес. — Царевича Алексея пальцем не тронул! А ведь до сих пор неизвестно, кто убил царевича Алексея! Это упрек в сторону ваших органов, товарищ лейтенант!

Милиционер схватился за голову, крутанулся винтом и с воем бросился прочь. А Долькин, замирая от восторга, слушал густой бас, текущий из мегафона.

Хронический страх выходил через поры, как простуда после чая с малиной.

После долгих лет молчания, кивания головой Долькин будто впервые в жизни заговорил. С удовольствием тянул гласные, чеканил согласные.

И его слушали. Еще бы! Голос гремел! Вот она, долгожданная та минута, когда можно высказать все, что накопилось в душе! И Долькин рявкнул:

— «Москвич» сорок пять — двадцать шесть, остановитесь!

Он и сам не понял, почему в мегафон ушла эта фраза, но «Москвич» послушно затормозил. Выскочил лысый водитель и, нервничая, протянул права:

— Я что-то нарушил?

Долькин взял права. Открыл. Почитал. Обошел машину. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежали три палки твердокопченой колбасы.