Семен Альтов - Собачьи радости

«Для получения наилучшего стереоэффекта, — читал Бунькин,

1. Источники расположите на расстоянии около двух метров.

2. Сядьте посередине.

3. Голову поместите параллельно источникам.

4. Желаем приятного путешествия в эпоху Возрождения!»

Бунькин треугольником отмерил два метра. Поставил конверты на тумбочки. Сам сел посередине на стул. И, уставившись в стену перед собой, стал слушать.

Стереоэффект был удивительный! Сначала наверху спустили воду. Потом слева послышался детский смех. Внизу ударили в литавры или упала кастрюля и кто-то выругался красивым баритоном. После этого забарабанил по стеклу дождь и заныла скрипочка.

Бунькин, как зачарованный, смотрел в стену, чувствуя необъяснимое волнение. А тут еще вступил рояль! Откуда-то сверху, где в первой части спускали воду. Теперь это была гамма до диез мажор. Бунькин слышал ее не в первый раз, но почему-то к горлу подступил комок. Бунькин зажмурился, чтобы глаза отдохнули от рябящей стены, и подумал: «Великая вещь — искусство! Ни от чего я так безумно не отдыхаю, как от него. — Он сжал затекшие пальцы левой ноги. — И как я раньше жил без всего этого?! Без Стравинского! Без Сезанна! Без Фолкнера! Читать его тяжело, но когда прочтешь, — такое облегчение!»

Тут Бунькин услышал новый звук. Он открыл глаза. Звук шел справа. И слева. Это была наверняка не скрипка. И не электробритва. Бунькин начал вертеться на стуле туда-сюда и ахнул, увидев, как лютнист на левом конверте пощипывает струны. Его коллега на правом конверте делал то же самое. Звучала лютня!

Казалось, лютнисты щиплют не струны, а Бунькина, потому что по коже забегали восхитительные мурашки. А тут еще продолжал заливаться рояль наверху, ныла скрипочка под дождем и чей-то красивый баритон не то ругался, не то пел что-то знакомое.

Вспомнив про инструкцию, Бунькин повернул голову параллельно конвертам и снова уставился в стену. И действительно, именно при таком расположении головы, глядя на обои, слушая лютню, он полностью ощутил красоту картин великого итальянца с украинской фамилией на «о». Бунькин почувствовал запах цветов, нарисованных на конверте, и вкус сладких груш. Вот это был стереоэффект!

Бунькин подумал, что со временем можно будет собрать неплохую коллекцию картин. Он представил, как гости сидят и восхищенно смотрят в затылок друг другу, любуясь стереокартинами, висящими по бокам.

…Прошло часа два. Два часа необычного общения с искусством! Появилась приятная усталость, будто обежал весь Эрмитаж. Хотелось встать, потянуться, но было неловко перед играющими лютнистами. Чувство было примерно такое, как в музее, когда, рассматривая полотно, не отходишь от картины раньше других, чтобы окружающие не подумали, будто ты не понимаешь в живописи.

Бунькин вспомнил, как однажды чуть с ума не сошел, когда с одним идиотом кружил около картины, заходил и справа и слева, подходил, отходил, а тот за ним — шаг в шаг! Боялся показаться менее интеллигентным, скотина. Хорошо, в семь часов дежурная выгнала обоих.

Но вот кончился дождь. Захлопнули крышку рояля. Перестали вибрировать лютни, и женский голос наверху сказал: «Ну вот, теперь в комнате порядок. Пойди пылесос вычисти». Стало тихо. Бунькин встал, потянулся и пошел разогревать чай.

Через неделю Бунькин заглянул в отдел грампластинок. Продавщица все так же, не мигая с того дня, смотрела поверх покупателей. Бунькин кашлянул и сказал: «Девушка, большое спасибо за лютнистов. Получил огромное наслаждение. Новенького ничего нет?»

— А-а, — вздохнула продавщица. — Наконец-то. Возьмите. — Она достала из-под прилавка пакет.

— Что это? — насторожился Бунькин.

— В тот день накладка вышла: прислали пустые конверты, пластинки подослали только на этой неделе. А мы в тот день тысячу пустых конвертов продали. И хоть бы кто за пластинками вернулся! Вы первый.

— Да-да, конечно, — бормотал Бунькин, — а что на пластинках?

— Итальянская музыка эпохи Возрождения.

«Прекрасно», — думал Бунькин, быстро шагая по улице. Он представил, как под настоящую музыку Возрождения в окружении двух лютнистов смотрит в стену…

Стереоэффект должен был получиться потрясающий.

Достаточно. Остальные куплеты я помню. Как бы вам это объяснить?.. Хочется больше оптимизма, жизнеутвердительности, я бы сказал. Нам песня строить и жить, что делает? Помогает! Без песни было бы вокруг «до чего же хорошо кругом»? После хорошей песни у людей чешутся руки. А после вашего произведения я не знаю, что у них будет чесаться. Просто не знаю. Искусство должно быть ясным, как сталь.