Бранислав Нушич - Собачий вопрос

И вот митинг состоялся. Он был организован в котловине на Таш-Майдане. Собрались представители всех собачьих прослоек – собаки, подкармливающиеся на бойне, комнатные собачонки, уличные псы, дворняги из сельской местности – короче, собаки всех профессий и званий.

Собрание было открыто ровно в три часа пополудни. Председателем единогласно избрали Мургу, собаку с акционерной бойни.

Председатель поднялся на небольшой пригорок; обнюхав траву и лежавший тут же камень, он отчетливо и звонко пролаял благодарность присутствующим за доверие и сразу же представил им в качестве секретаря какую-то дворнягу, которая каждый день шныряет по Великой Пияце. [1]

Секретарь произвел на собравшихся не очень хорошее впечатление. Пронесся даже ропот недовольства, ибо эту дворнягу все знали как полицейского шпиона, побывавшего уже несколько раз в фургоне живодеров, но всегда умудрявшегося спастись благодаря заступничеству некоторых жандармов. В хорошо осведомленных собачьих кругах об этой дворняге было распространено мнение, что она не чиста на руку. Уже два или три раза ее застигали на месте преступления, когда на Великой Пияце она вытаскивала кусок мяса из корзинки у какой-нибудь влюбленной кухарки.

Но сейчас, несмотря на все это, она была назначена секретарем, и собрание, хотя и скалило от недовольства зубы, все же вынуждено было терпеть.

Первым на митинге взял слово некий бульдог.

– Прошу вас, господин председатель, разрешите мне первому пролаять.

– Пожалуйста, извольте.

– Братья! – начал бульдог. – Вам известно, почему мы здесь собрались. Вы сами понимаете, что причина наших бедствий кроется не в экономических затруднениях. Наоборот, мы можем констатировать, что со времени разрыва отношений между Сербией и Австро-Венгрией наше положение даже улучшилось. Живой скот из Сербии теперь не вывозится, его режут здесь, на месте, и нам перепадает немало мясных отходов. [2]Но наше социальное положение поставлено под угрозу. Налог, которым община обложила нас, так велик, что намерение общинного управления становится совершенно ясным. Оно хочет нас ликвидировать. Будем ли мы молчать, или выступим с протестом? Вот о чем надо сегодня обменяться мнениями.

– Протестовать, протестовать! – залаяли все хором.

– Прошу слова! – взвизгнула маленькая кудрявая болонка.

– Слово имеет болонка! – пролаял председатель.

– Очень прошу президиум, – нежно заскулила болонка, – призвать к порядку эту палилулскую дворнягу; пусть этот пес не действует мне на нервы. Весь в репьях, на хвосте у него сплошной репейник, а еще вьется вокруг меня.

– А что, – рявкнул палилулец, – я ведь тоже гражданин этой страны, даже если у меня хвост в репьях.

– Успокойтесь! – взывает председатель.

– Посмотрите только! – лает палилулец. – Выкупалась, надушилась одеколоном, а теперь никто не смеет даже сесть с ней рядом. Ишь, модная картинка!

– Тише вы, ради бога! – успокаивает председатель. – Я просил бы с мест вопросов не задавать, иначе мы никак не сможем перейти к повестке дня, а мы ведь не депутаты скупщины, получающие деньги за каждый день заседаний и готовые заседать сколько угодно. Будьте добры говорить только о деле, ради которого мы здесь собрались.

– Прошу слова! – рычит пес с Нового Селишта.

– Я не понимаю намерения властей, – продолжает рычать оратор. – Я не знаю, мешаем ли мы властям как сословие, и они нас, как таковое, хотят уничтожить, или им мешает наш лай. Если только лай, то у властей есть средства это пресечь. Пусть издадут более строгие законы об ограничении печати, и мы будем лаять совсем иным тоном. Если же они и в самом деле думают уничтожить наше сословие, то следует прежде поставить вопрос: действительно ли мы самое ненужное сословие в столице? Я могу назвать целый ряд других совершенно ненужных в нашем обществе сословий, так почему бы тогда не разрешить живодерам вылавливать также и их, а не только нас? Но полиция наша на это не обращает внимания.

– Позвольте, позвольте! – поднимается со своего места дворняга-секретарь. – Я запрещаю облаивать государственную власть. Решение принимало городское самоуправление, на него вы и лайте, а на правительство – нельзя.

– Эх, будем лаять, если понадобится, даже на господа бога, – хрипло тявкает палилулец с репьями на хвосте.

– Успокойтесь! – рычит председатель.

– Гав! – лает одноглазый пес с городской окраины.

– Гав, гав! – присоединяются к нему еще несколько голосов.