Кингсли Эмис - Счастливчик Джим

– Он носится с идеей статьи для радио, посвященной деятельности этакого провинциального культурно-просветительного кружка. Вы помните, как он вернулся на пасху из Манчестера, весь набитый такими бреднями?

– Не может же он думать, что кто-нибудь поддержит его затею?

– Да разве можно знать, что он на самом деле думает? Впрочем, возможно, это только предлог. Просто он обожает возиться с такой чепухой.

– Да уж это я знаю не хуже других, – сказал Диксон, снова стараясь привлечь к себе внимание официантки. – А теперь вы постарайтесь выведать у него, что, собственно, ему от меня надо, чтобы я мог заранее подыскать отговорки.

Маргарет легонько коснулась его руки.

– Можете положиться на меня, – голос ее звучал нежно.

Диксон сказал поспешно:

– Каким образом удалось ему раздобыть этого субъекта из Би-би-си и ребят из «Пикчер пост»? Видимо, он сумел все же кого-то заинтересовать.

– Мне кажется, все они приятели Бертрана или его подружки. Ну, хватит о них. Давайте лучше поговорим о себе. Нам ведь так много нужно поведать друг другу, верно?

– Да, разумеется, – сказал Диксон тоном, как ему казалось, старого испытанного друга. Он достал из кармана пачку сигарет и, пока они оба закуривали, а официантка откупоривала новую бутылку, раздумывал над необыкновенной способностью Маргарет совершенно неожиданно, без всякого перехода говорить такие вещи. Ему захотелось вдруг выкрикнуть что-то нечленораздельное, кинуться опрометью к двери и бежать, бежать без оглядки, пока нога его не ступит на подножку городского автобуса.

Появление официантки заставило Маргарет умолкнуть – с чувством облегчения отметил он про себя, – но она все же старалась поддерживать атмосферу интимной близости, выразительно заглядывая ему в глаза и даже касаясь коленом его ноги. Боясь встретиться с ней взглядом, он посмотрел на часы высоко над стойкой. Тоненькая красная секундная стрелка плавно плыла по циферблату, и при взгляде на нее казалось, что время течет неудержимо быстро и ощутимо. Две другие стрелки показывали пять минут десятого.

Получая сдачу, Диксон разглядывал официантку – крупную, темноволосую, очень смуглую девушку с короткой верхней губой и довольно близко посаженными глазами – и думал о том, насколько она милей ему, чем Маргарет, и насколько между ними больше общего, и что он, верно, тоже понравился бы ей, и она тоже чувствовала бы себя с ним приятно и легко, если бы узнала его поближе. Он спрятал сдачу в карман, стараясь проделывать это как можно медленнее. Потом поднял и потряс папиросную коробку, которую кто-то оставил на прилавке. Коробка была совершенно пуста. Он услышал у своего плеча вздох Маргарет, что неизбежно предвещало начало самых неожиданных признаний. Дождавшись, когда он не мог уже больше отводить глаза в сторону, она сказала:

– Как сегодняшний вечер сблизил нас, Джеймс. Какой-то толстяк, сидевший возле стойки рядом с Маргарет, повернулся и уставился на нее.

– Словно вдруг рухнули все преграды, верно? – продолжала Маргарет.

Еще один вопрос, на который нет ответа. Диксон медленно покачал головой, не сводя с Маргарет глаз, и ему вдруг показалось, что вот сейчас за его спиной раздастся взрыв аплодисментов. О, если бы великая очистительная волна гнева и презрения поднялась в нем, захлестнула его и понесла! Чего бы он только не дал, чтобы освободиться от этого чувства ответственности!

Наконец Маргарет опустила глаза и принялась что-то изучать в своем бокале.

– Это так чудесно, я никогда не думала, что может так быть.

Помолчав еще немного, она прибавила более непринужденным тоном:

– Нельзя ли нам посидеть где-нибудь в другом месте… Не так у всех на виду?

Диксон сказал, что это неплохая мысль, и они прошли через весь зал, в котором уже становилось людно, к свободному столику в углу. Но здесь, усадив Маргарет, Диксон извинился и отправился в туалетную комнату.

Затворяя за собой дверь, он думал: до чего бы это было хорошо, если бы он мог освободиться от двусмысленной роли утешителя и уйти прямо отсюда куда глаза глядят. Пяти минут было бы вполне достаточно, чтобы с этим покончить – послать Уэлча к черту по телефону, в двух-трех словах выложить Маргарет все начистоту, а потом пойти домой, сунуть в чемодан смену белья и с поездом десять сорок укатить в Лондон. Когда он стоял в туалетной, тускло освещенной маленькой лампочкой под самым потолком, перед его мысленным взором снова властно возникло видение, которое преследовало его с того самого дня, как он был зачислен преподавателем в университет. Ему казалось, что он стоит в темной комнате и смотрит в окно, где в конце узкого пустынного переулка на бледном вечернем небе, словно вырезанные из жести, четко вырисовываются черные силуэты труб. Небольшое двухцветное облачко медленно плыло справа налево. Видение это не было чисто зрительным, Диксону казалось, что он слышит какой-то легкий, едва различимый шум и чувствует – отчетливо, но необъяснимо, как бывает только во сне, – чувствует, что кто-то должен сейчас войти в комнату. Кто-то, кого он никогда в жизни не видел, но чей облик ему знаком. Он знал, что город за окном – это Лондон, и в то же время знал, что это та часть Лондона, в которой он никогда не был. За всю свою жизнь он провел в Лондоне не больше десяти – двенадцати вечеров. Так почему же, думал он, его такое, казалось бы, заурядное желание – перебраться из провинции в Лондон – всякий раз облекается в форму столь смутной, непонятной картины?