Павел Асс - Дык, или Как московские Митьки достали питерских

— Дык, ты куда направляешься? — поинтересовался Антоныч. — Я смотрю, обмажорился совсем, машину купил…

— Не купил, — помотал головой Сидор. — У армянина одного, Хачика, в очко выиграл.

Сидор снял кепку, оказавшись совершенно лысым, протер лысину ладонью и опрокинул стакан.

— А еду, однако, в Питер.

— Зачем?

— Дык…

Сидор не торопясь вытащил из запазухи помятые листы какой-то книги. Старая промасленная ксерокопия возвещала о том, что это роман В.Шинкарева «Папуас из Гондураса».

— Митьки в Ленинграде, однако, совсем зазнались. Такое пишут, как будто кроме них и нет больше нигде митьков. Еду вот к этому Шинкареву, да еще и к Шагину Митрию, покажу им свою книжечку.

— А где ж твоя книжка?

— Дык, в машине, в багажнике. Все восемь томов.

Антоныч призадумался. Фтородентов и Серега, откупоривали очередные бутылки «Каберне», весело перекликались своими «Дык, елы-палами» и разливали жидкость по кружкам.

— А чо! — сказал Антоныч. — Однако, пообщаться с питерскими митьками шибко в кайф. Не поехать ли нам с тобой?

— А-а-а!!! — возрадовался Сидор. — О, класс!!!

— А-а-а!!! — закричали, прыгая по котельной, Василий и Серега. Мирон, обожравшийся мышами, лениво поднимал уши, приоткрывал левый глаз и зевал. «И чего суетятся, — думал он. — Будто неделю не кушали… Дык, елы-палы…»

Случилось так, что однажды один московский митек ненавязчиво изобрел машину для перемещений во времени и в пространстве. Правда, во времени можно было путешествовать только в прошлое, но и это уже хорошо. Ленивый от природы митек свое изобретение никуда не понес, хвастаться не стал. И пользовались машиной втихаря сам митек и его друзья митьки.

Собрались они как-то в комнате коммунальной квартиры, где жил изобретатель (кстати его звали как и Шагина, Дмитрием, правда фамилия была не Шагин, а Преображенский). за окном стоял лютый мороз, по радио передавали шибко красивые сообщения о наших успехах в сельском хозяйстве, до того красивые, что даже не верилось. Братишки лежали на раскладушках, пили пиво и думали. Недавно вернувшийся из средних веков Сидор Федоров мрачно курил «Беломор» и, поблескивая лысиной, вертел головой. Преображенский говорил:

— Дык, плохо-то как в мире, что сейчас, что в средние века, что в древности. Шибко плохо. Нет нигде митьку покоя.

— Ох, плохо… — тянули пиво митьки.

Лампочка под потолком вспыхнула напоследок и перегорела.

— Плохо… — подтвердил Митька, зажигая свечку. — Не будь я Преображенский, если не помрем мы от такой жизни.

— Помрем… — вздыхали митьки, открывая о подоконник бутылки.

— Елы-палы…

Так продолжалось достаточно долго, пока митек Федя Стакан не придумал.

— А-а-а!!! — заорал он. — Однако, ведь можно найти место на карте, где мирному человеку можно спокойно жить!

Для начала нашли карту, а затем и место — остров Новая Гвинея, или Папуа, как обозвал его Преображенский и как мы будем называть его в дальнейшем, ибо там сейчас папуасское государство Папуа. Итак, остров Папуа, начало прошлого века.

— Кайф! — сказал Митька.

Так и поселились братишки-митьки на острове Папуа. Построили деревню Папуасовку, завели себе любовниц из местных аборигенок. Из-за любовниц и начались несчастья митьковской колонии. Поссорились, однако, Митька Преображенский и Федя Стакан. Друзья со школьной скамьи, великие идеологи московских митьков, а поссорились, как восьмиклассники. Не по-христиански. Правда, аборигенка была шибко красивая. Машенькой окрестил ее Митька. Любила Машенька Митьку. Аленушкой окрестил ее Федя. Любила Аленушка и Федю тоже. То к одному бегала, то к другому. Очень поссорились братки.

Федя Стакан эмигрировал. В пяти километрах от Папуасовки он и ушедшие с ним братишки и сестренки построили деревню Большие Папуасы.

В это утро Митька Преображенский сидел на плетеном стульчике на балкончике своего дома и рассматривал в подзорную трубу, как голые папуасовские женщины купаются в голубом заливе. «Класс!» — думал Митька и чесал пятку.

На балкон вышел папуас Ваня с подносом. На подносе стояла литровая кружка пива и лежало письмо.

— Утреннее пиво, — доложил невозмутимый Ваня. — И почта, сэр.

— Не «сэр», а «браток». - лениво проговорил Митька, отрываясь от увлекательного зрелища. — Сколько тебя учить?