Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Лицо неприкосновенное

— Александр Федорович.

— Во. А царь был Николай Александрович. Стало быть, евонный сын.

У Талдыкина кругом пошла голова. Хотел возразить, да не знал что.

— Ну хорошо, — сказал он. — А когда же, по-твоему, была революция?

— Кака революция?

— Октябрьская. — Талдыкин напирал на то, что было ему известно доподлинно. — Она была в семнадцатом годе.

— Это я не знаю, — решительно мотнул головой Шикалов. — Я в семнадцатом тож в Петербурде служил.

— Так она ж в Петербурде и была, — обрадовался Талдыкин.

— Нет, — убежденно сказал Шикалов. — Может, где в другом месте и была, а в Петербурде не было.

Последнее сообщение окончательно сбило с толку Талдыкина. До сих пор считал он себя знакомым с историей вопроса, знал, что, где и в какой последовательности происходило, но Шикалов осветил все настолько по-новому, что Талдыкин подумал, подумал и, сводя все на нет, сказал неуверенно:

— А сейчас, я слыхал, эти самые демонстрации вовсе и не разгоняют. Племяш мой прошлый год в Москву попал на Первое мая, и вот, говорит, идет через площадь народу целая масса, кричат «ура», а Сталин стоит на Мамзолее и ручкой помахивает.

Из окна высунулся Килин и велел Шикалову подняться в контору. Шикалов поднялся. В председательском кабинете кипела работа. От табачного дыма было темно, как в бане. Примостившись на краешке письменного стола, парторг карандашом писал, кому за кем выступать, сразу определяя, где, какие (бурные, продолжительные или простые) должны быть аплодисменты. Написанное подвигал председателю, а тот хотя и одним пальцем, но довольно бойко перестукивал все на машинке.

— Ну, что скажешь, Шикалов? — спросил Килин, не отрываясь от своего сочинения.

— Да вот. — Шикалов подошел к столу. — Все, стало быть, сделано, как велели.

— Значит, всех разогнали?

— Всех, — подтвердил бригадир.

— Всех до одного?

— До одного. Талдыка один остался. Прогнать?

— Пока не надо. Возьми его в помощь, и чтоб через полчаса все, как один человек, снова были перед конторой. Кто не придет — перепишешь. — Парторг, подняв голову, посмотрел в глаза бригадира. — А кто откажется, будет сваливать на хворость или еще чего — двадцать пять трудодней штрафу, и ни грамма меньше. Ты меня понял, Шикалов?

— Угу, — мрачно кивнул Шикалов. — Можно сполнять?

— Валяй, — разрешил парторг, снова утыкаясь в письмо.

Шикалов вышел. Талдыкин сидел на крылечке, курил.

— Пошли, — на ходу коротко бросил Шикалов.

Талдыкин встал и пошел рядом. Пройдя шагов пятьдесят, догадался спросить:

— Куды идем?

— Народ обратно сгонять.

Нельзя сказать, чтобы Талдыкин прямо рот раскрыл от удивления или еще чего-нибудь, но все же полюбопытствовал:

— А почто ж разгоняли?

Тут Шикалов остановился и посмотрел на Талдыкина. Там, в конторе, он нисколько не удивился, ибо вообще не умел удивляться. Сказано разогнать — разогнал. Приказано согнать обратно — пожалуйста. Вопрос товарища заставил его задуматься, может быть, первый раз в жизни. Действительно, а зачем же тогда разгоняли? Почесал Шикалов в затылке, подумал и догадался:

— А я понял почто. Чтоб место освободить.

— Для кого?

— Как для кого? Для народа. Чтоб было куда сгонять.

Тут уж Талдыкин не выдержал и возмутился.

— Во, — покрутил у виска пальцем. — Я, может, и глупой, но у тебя-то калган и вовсе не варит.

— А у тебе варит?

— А у мене варит.

— Ладно, пущай, — согласился Шикалов. — Пущай у тебе варит. Тогда ты мне разобъясни, для чего народ разгоняли?

— Для удовольствия, — сказал Талдыкин уверенно.

— Ну и ляпнул! — покрутил головой Шикалов. — Для кого же здесь удовольствие?

— Для начальства, — сказал Талдыкин. — Для него народ вроде бабы. Ежли ты ее попросил, а она тут же тебе согласилась, то интересу никакого в ней нет. А вот ежли она сперва попротивилась, побрыкалась, а уж после ты ее взял, то в этом и есть самое удовольствие.

— Это ты правильно говоришь, — оживился Шикалов. — Помню, в Петербурде у меня была одна дамочка…

Что за дамочка была у Шикалова и какая между ними приключилась история, автор, за давностью лет, признаться, не помнит, но что известно доподлинно, кворум возле крыльца конторы через некоторое время был восстановлен. И действительно (Талдыкин был прав), народ в этот раз понемногу сопротивлялся, и приходилось на каждого воздействовать по отдельности (кому в шею, кому под зад). Но ведь так и должно быть (и в этом прав был Талдыкин): без сопротивления у победителя нет удовольствия от победы.