Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо

Катя, провалив задание, в Москву вернуться не решилась и стала очередной невозвращенкой, хотя в ее случае это определение нельзя назвать точным. Таким образом, Лаврентий Павлович остался без Кати и без Чонкина, но зато с триппером. И с ожиданием последствий, гораздо более плачевных, чем даже триппер.

Потеряв надежду выполнить приказ своего вождя, Лаврентий Павлович понял, что теперь ему не сносить головы. Неисполнения своего приказа Сталин, злопамятный и кровожадный, никогда не простит. И он, Лаврентий Павлович Берия, погибнет во цвете лет, если не придумает какого-нибудь неожиданного, парадоксального, может быть, даже гениального выхода из положения.

Он думал всю ночь. К утру придумал. И пришел в такое эйфорическое состояние, что ему показалось — даже триппер его прошел.

7 декабря 1945 года Берия вызвал к себе домой народного артиста СССР Георгия Михайловича Меловани, угостил его французским коньяком и, протирая пенсне, спросил:

— Скажи, Гога, что бы ты сказал, если бы узнал, что нашей страной управляет лошадь?

Гога, услышав такое, растерялся и даже немного вспотел. Вопрос был неожиданный, но если бы его задавал какой-нибудь другой человек, а не тот, который его задавал, то можно было бы как-нибудь отшутиться или вспомнить какие-нибудь исторические примеры о коне, предположим, который заседал когда-то в римском Сенате. Или литературные знания применить, на Свифта сослаться, а то и Ленина приплести, который обещал научить, ну не лошадь, конечно, но кухарку управлять государством. Но если кухарка может, то почему бы и лошади не суметь? Все это промелькнуло в голове Меловани, и он рот открыл, чтобы ответить, но тут же закрыл его, понимая, что так будет лучше. Ведь вопрос задал такой человек, с кем, прежде чем шутить, цитировать или проводить аналогии, стоит крепко подумать. Ты скажешь ему, что лошадь, да, может управлять государством, тогда он, естественно, поймет, что его, великого, по его мнению, государственного мужа, можно заменить простой лошадью из колхозной конюшни. Меловани не был слишком большим мудрецом, но знал, что когда такие люди, как Лаврентий Павлович Берия, задают столь странные вопросы, то с ответами лучше не спешить, потому что за неправильный ответ можно ответить головой. Поэтому он долго думал, потом стал смеяться, полагая, что надежнее всего принять этот вопрос как шутку, но, засмеявшись, встретился с холодным и неулыбчивым взглядом, проникающим сквозь пенсне и пронзающим душу.

— Я думаю, — сказал он, — я думаю… я думаю… Лаврентий Павлович! — закричал он в отчаянии. — Я не знаю, что думать! Скажите мне, что я должен думать, и я буду думать так, как вы скажете.

— Хорошо, — сказал Берия, — хорошо. Сталин велел тебя арестовать. — Он выдержал паузу и составил второе предложение: — И отправить в Туруханскую ссылку. Ты понимаешь, что это значит, арестовать и отправить в Туруханскую ссылку? Ты знаешь, где находится Туруханск, а?

Гога не знал точно, где находится Туруханск, но легко представил себе бескрайнюю заснеженную степь, длинную колонну голодных и замерзших заключенных и себя в конце колонны, бредущего в деревянных колодках, несчастного человека, городского, изнеженного, не привыкшего к таким лишениям, спотыкающегося и падающего от изнеможения. Представив все это, он сильно побледнел и затрясся. Он отодвинул бокал и еле нашел в себе силы спросить:

— За что?

Берия надел пенсне на нос и подошел к зеркалу посмотреть, как оно на нем сидит.

— Если бы было за что, — сказал он, прижимая пенсне к переносице указательным пальцем, — он бы тебя расстрелял. — И захохотал, как закудахтал: — Кха-кха-кха-кха! Впрочем, — сказал, перестав смеяться, — Сталин может тебя расстрелять и так.

— Но я ничего такого не сделал! — закричал народный артист. — Я ничего не сделал плохого. Я люблю товарища Сталина. Передайте ему, что я его очень люблю.

— Ну, я верю, верю, что ты его любишь, — сказал Берия. — Но важно, чтобы он тебе поверил. Завтра мы поедем к нему, и ты ему там покажешь, как его любишь. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в прошлый раз? В прошлый раз мы с тобой говорили, что ты мог бы подменять товарища Сталина, но ты так должен подменять его, так должен играть его роль в жизни, а не в кино, чтобы никто, даже из людей, близко знающих товарища Сталина, не заподозрил, что ты — это не он. Ты можешь такое сыграть?

— Я могу, — уверенно кивнул Меловани. — Я, Лаврентий Павлович, артист. Я очень хороший артист. Но я все-таки не решаюсь взять на себя такую ответственность.