День пролетел, как один вздох, мастерскую стали закрывать, и Хома вышел вместе с друзьями на жаркую, разогревшуюся за день улицу. Выбор у него был небольшой – или отправиться с коллегами в пивную, или обратно в Горенку, чтобы опять же переночевать на глиняном полу. Денег на одеяло у него еще не было. Можно было, конечно, заехать на Петровку, чтобы купить книгу…
И тут Хома вспомнил про свою библиотеку и решил навестить жадного хозяина, чтобы попробовать отобрать у него свои книги. И он попрощался с друзьями и зашагал по тенистой улочке мимо белой, узорчатой церкви в глухой тупик, в котором раньше жил. Хозяина не оказалось, и дом был заперт, но во дворе Хома нашел подозрительную картонную коробку, которая, казалось, была наспех и небрежно завязана бельевой веревкой. Хома попытался ящик поднять, но ему это удалось с большим трудом. «Книги, – подумал Хома. – Мои книги!» Он развязал веревку, открыл коробку, но книг в ней не оказалось – коробка была набита камнями! «Вот так дела!» – подумал Хома, у которого от его открытия гусиная кожа заструилась по спине и рукам. И он закрыл коробку и поставил ее там, где она стояла, а тут послышались шаги и хозяин квартиры – яйцеголовый, ибо голова у него была лысая и напоминала сваренное в крутую яйцо, зашел во двор и подозрительно уставился на Хому.
– Ты чего это тут? – вместо приветствия накинулся он на Хому. – Сдал я уже твою комнату, убирайся…
– Отдай мои книги, и я уйду, – решительно ответил Хома. – Они ведь дорогие и намного больше стоят, чем я задолжал, пока в больнице лежал. А не отдашь – в милицию пойду.
Чобот, а хозяина квартиры звали именно так, не любил, когда ему угрожали. Да и кто любит? Особенно если ты пенсионер и живешь тем, что сдаешь приезжему люду квартиры в домах, которые не сегодня завтра снесут, и которые воняют плесенью, прогнившими перекрытиями, и за которые выколачивать деньги становится с каждым днем все труднее. А денежки, они ведь ох как нужны! Без них ведь ни колбаски, ни водочки, ни внуку в армию посылку с салом не отправишь… А этот рыжий уперся как осел – книги ему отдай! А как их отдашь, когда они давно уже проданы здесь же, на Андреевском спуске, ведь дура-соседка упросила принять на квартиру свою племянницу, которая учится на ветврача. Ну как тут быть? Да гнать его в шею, он ведь еще неизвестно, пойдет в милицию или нет… А можно вот что попробовать… И Чобот сам удивился (в который уже раз!) собственному уму. Соседкина племянница ведь писаная красавица – каштановые волосы – хоть ковер из них плети, глазищи, как озера, с густым камышом ресниц вокруг них, да и фигура… Надо его к ней запустить, пусть попробует у нее книги взять. Может, подружатся да тот про книги и забудет. Негоже, что-либо у такой молодицы забирать…
– Ты в свою комнату зайди, – сказал вдруг коварный Чобот. – Студентка там поселилась. Если она не выкинула – найдешь там свои книги, а если нет – с ней разбирайся.
И махнул Чобот рукой, и поплелся в свою конуру, в которой жил под лестницей.
А Хома отправился в свое бывшее жилище, и дверь открыла ему белокожая девушка с огромными карими глазами, которые с любопытством уставились на него – она ждала свою тетю, а вместо нее притащился какой-то рыжий, сутулостью напоминающий верблюда субъект. И ямочки на кругленьких щечках Оксаны вдруг расползлись, как масло по сковородке, и звонкий девичий смех раздался в темном, угрюмом коридоре. А Хома стоял, не понимая, почему эта красивая хохотушка сгибается от хохота, на него глядя.
– Ты чего это смеешься? – спросил ее Хома, когда красавица отдышалась, вытерла глаза маленьким беленьким платочком, который вытащила из кармана домашнего халатика, такого крошечного, словно его сняли с куклы и надели на девушку, фигура которой могла свидетельствовать и о пышности всего того, что появляется на свет на Украине, и о том, что никогда не переведутся в ней Оксаны, способные заморочить парубка одним только своим игривым и томным видом.
Но та не ответила и еще несколько минут внимательно рассматривала Хому, как рассматривает ветеринарный врач захворавшую козу или корову, поражаясь его сходству с одногорбым верблюдом. Дело в том, что нижняя губа у Хомы была от рождения немного выпячена, и Оксана была права – было в нем сходство с кораблем пустыни, но его никто никогда не замечал и уж тем более над ним не смеялся. И молчание это длилось довольно долго, и нарушил его первым Хома, который сказал:
– Я в этой комнате раньше жил. И мои книги тут остались. Мне Чобот сказал.
Читать дальше