Александр Каневский - Тэза с нашего двора

— Увы, я не могу жениться.

— Почему? — испугалась баба Маня. — Неужели вы ранены туда?

— Слава Нептуну, физически я не пострадал. Просто я никогда не смогу раздеться при женщине. — Моряк имел в виду свое истатуированное тело. — Даже я краснею, когда сам себя читаю перед зеркалом.

Из-за всеобщей грамотности Моряк никогда даже до пояса не раздевался, даже не закатывал рукава на тельняшке, оберегая окружающих от потрясения потоком информации, которую давали его рукопись, спинопись и грудопись.

Шло время. Жора сверху вычёркивал несостоявшихся женихов, снизу — дописывал новые кандидатуры. Через этот список прошли все холостые и разведённые мужчины нашего двора в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Семейный совет стал обсуждать даже тех, от кого раньше пренебрежительно отмахивался.

Дошла очередь и до братьев Кастропуло. Это были портные, которые шили, чинили и перелицовывали одежду всему кварталу. Когда они надевали на клиента сшитый ими костюм, то оба тут же просто теряли сознание от восторга. Если же заказчик робко заикался, что пиджак слишком короток, братья оскорблённо швыряли на пол ножницы, напёрстки, синхронно били себя кулаками в грудь, потом с двух сторон прыгали на клиента, повисали на фалдах и тянули вниз, пока пиджак не превращался во фрак.

Они были седыми и морщинистыми с детства. Кто из них младший брат, определить не удалось — оба были старшими.

Они жили в коммунальной квартире, в маленькой комнатке, где помещались только шкаф и кровать, на которой оба спали «валетом». Жён не имели, питались всухомятку, в основном колбасой, отрезая от нее куски портняжными ножницами.

Тэза специально купила отрез крепдешина и повела Марину к этим древним грекам, чтобы они сшили ей выходное платье. Братья долго ругали материал, долго поносили Маринино телосложение и хором объясняли, как невозможно шить из такой ткани на такую фигуру. И они это доказали! Когда Марина примерила сшитое ими платье, её талия немедленно переметнулась куда-то в район паха, а декольте выглядывало из подмышки. Не очень привлекательная и в нормальных платьях, в этой хламиде Марина выглядела омерзительно, братьям было противно на неё смотреть, они с отвращением взяли деньги и немедленно выставили её за дверь.

Тэза приходила в отчаяние. С крючка срывались даже третьесортные женихи, такие, как мусью Грабовский, который, борясь с пьянством, у лучших наркологов вшивал себе ампулу и, стремясь к пьянству, у лучших хирургов вырезал её. Пребывая в трезвости, он был мрачен и зол, ему было не до женитьбы. Будучи же пьяным, он был весел, игрив и готов был жениться на каждой, но только не дольше, чем на два-три часа.

Однажды тихая и послушная Марина взбунтовалась. Когда они с Тэзой остались вдвоём в комнате, она спросила:

— Почему ты хочешь от бедя избавиться?

— Откуда ты это взяла? — с удивлением и обидой спросила Тэза.

— Зачем ты бедя водишь на случку?

Тэза растерялась.

— Папа так хотел, чтоб ты вышла замуж, вот я и…

Марина перебила:

— Папа хотел, чтоб я вышла по любви, а не по заказу-нагяду дяди Жогы. Если суждено погюбить, значит, у бедя будет семья. Если нет, буду с тобой до стагости.

— Моя старость придет раньше твоей. А когда меня не будет, с кем ты останешься?

— Не говоги так, — попросила Марина. — Когда я вдгуг подубаю, что ты когда-нибудь умгёшь — бде так стгашно, так стгашно! — она уткнулась Тэзе в плечо и заплакала.

— Хорошо, я буду жить вечно, — пообещала Тэза, успокаивая её.

На этом эпопея с принудительным сватовством закончилась.

— В наше время трудно выйти замуж, — утешала Тэзу семидесятилетняя Виктория Андреевна Гондю, которую по её просьбе все называли Виточкой. — Даже мне это не удаётся.

Виточка никогда не работала, всю жизнь прожила на иждивении у своих мужей, переходя от предыдущего к последующему. В промежутках у неё были многочисленные поклонники: известные писатели, артисты, музыканты и даже один французский дипломат. Но о нём она отзывалась пренебрежительно.

— Я приехала к нему в Москву, пришла в гостиницу — радость, поцелуи, шампанское. Вдруг он лезет на подоконник и закрывает форточку. «Зачем?» — спрашиваю. — «Дует. У меня может разыграться насморк». Больше я с ним не встречалась: что это за мужчина, который в моих объятьях тревожится о насморке?