Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

— Вот я и решил: надо срочно смотаться выпить пивка, пока к директору не вызвали, потому что этак и умереть недолго. Ну и рванул. А к директору меня позвали только сегодня утром. «Куда это, — спрашивает, — ты вчера спозаранку бегал?» Я ему все и выложил как на духу. Жажда, говорю, замучила. Да и язык бы у меня не повернулся сказать, что я в церковь ходил. Я думал, он меня заставит в дому сидеть. Так нет. Сказал только: ты, мол, того, не очень этим увлекайся. И все — привет. Поэтому теперь я маленько поостерегусь. Уж следующую неделю обязательно нужно продержаться.

***

Светило солнце, и возле Эландсграхт я присел на скамейку рядом со стариком, который подобрал брошенную кем-то газету и начал ее перелистывать.

В полминуты управившись с этим занятием, он устало просил плоды журналистского усердия обратно на мостовую и не без презрения сказал:

— Так-так. Все это нам давным-давно известно.

Одет он был бедно, но уж чем мог по праву гордиться — так это густыми белоснежными волосами, которые под лучами солнца ореолом серебрились вокруг его головы.

Он медленно сунул дрожащую руку в карман брюк, извлек оттуда жестяную коробочку, набитую сигаретными окурками, и после долгих колебаний выбрал один. В эту минуту он был похож на ребенка, который никак не решит, какую конфету взять из вазочки.

Пока он убирал коробочку, к нашей скамейке подковыляла худая старуха и, тяжело вздохнув, села по другую сторону от меня.

Мужчина безуспешно обшаривал карманы в поисках спичек.

Я предложил ему свои.

Он жадно затянулся окурком и надолго зашелся лающим кашлем. Когда его наконец отпустило, он вернул мне спички и сказал извиняющимся тоном:

— Вот что значит старость. Девяносто один год.

— Да-а, — кивнул я, пытаясь вложить в это слово все свое почтение. В чем он, похоже, абсолютно не нуждался. Он вновь присовокупил потухший окурок к своей коллекции и сказал:

— Я бы с вами поделился.

На миг я почему-то решил, что он имеет в виду окурки, и переспросил:

— Чем поделились?

— Да этими годами, — ответил он. — На что они мне сдались? Я один. Живу в дрянной меблирашке, и на том спасибо. Ведь за душой-то ни гроша.

Он выпрямился, словно собираясь сделать важное официальное заявление:

— А еще эти доктора. Прямо из кожи вон лезут, пичкают нашего брата таблетками, порошками да уколами, чтоб мы состарились побыстрее. Хорошенькое дельце. И главное — совершенно бесплатно. Шляпы долой. Сдохнуть они тебе не позволят. Но когда мы в конце концов становимся дряхлыми сморчками, все ума не приложат, что с нами делать.

И он сделал рукой приглашающий жест, будто говоря: теперь твоя очередь.

Но я смог только кивнуть в ответ.

Усталая женщина, сидевшая по другую сторону от меня, до сих пор молчала и смотрела прямо перед собой.

А сейчас сказала:

— Я по-прежнему живу в своей квартире.

— Вот как.

Она кивнула.

— Одна. Муж давным-давно умер. Дети выросли.

Она помолчала.

Затем проговорила с жутковатой усмешкой:

— Да. Дети выросли. Я их редко вижу. Они сказали: «Мама, ты всю жизнь заботилась о нас. Теперь в этом нет нужды. Ты наконец-то можешь позаботиться и о самой себе».

В то утро я вышел на улицу, смутно ощущая, что со мной не все в порядке. Но что именно, никак не мог понять. Когда же я очутился перед витриной книжного магазина и увидел в ней свое отражение, то мои опасения подтвердились: оказывается, я забыл надеть галстук. Чтобы исправить это упущение, пришлось немедля повернуть домой.

Потому что без галстука я чувствую себя прямо-таки раздетым.

А те времена, когда моя нагота являла собой прелестное, зрелище отошли в область преданий, чтобы не соврать, пятьдесят с лишним лет назад. Мне тогда было около года, и все спешили посмотреть, как меня купали.

Так по крайней мере рассказывает моя мама. До сих пор, при каждом удобном случае.

— Он был таким чудным, пухленьким, мы его даже медвежонком прозвали, — обязательно добавляет она.

И когда, значит, меня купали, все сбегались посмотреть. А сразу после купания, вероятно для удовольствия зрительской аудитории, моя дорогая бабушка поворачивала меня так, чтобы все желающие могли лицезреть мою аппетитную попку.

Все это было на самом деле.

А я ничего не помню.

И нахожу этот рассказ не вполне приличным. На мой взгляд, ему недостает деликатности. Почем я знаю, кто там толпился вокруг? Знать не знаю. А между тем делали со мной все, что хотели.