Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

Двоих левых депутатов можно обливать холодным презрением. Их трагедия в том, что они вполне этого заслуживают, ибо это бездарные зануды, изо всех сил лезущие наверх, сияющие от счастья, если им удается прокатиться с муниципальным советником в его красивой машине или получить от графа приглашение на ежегодный прием. Кстати, насчет графа я должен просветить тебя особо, иначе можешь по-дурацки влипнуть. Его полное имя Сас ван Гардихем де Клауварт, но он зовет себя просто Сас, Бонапарт ведь тоже зачастую именовал себя просто Наполеоном. Внешне он смахивает на деревенского дурачка и носит засаленные костюмы, сшитые по моде чуть ли не прошлого века. Его аристократизм весьма глубоко запрятан и доступен только искушенному восприятию. Ты должен считать любое его слово перлом мудрости, пусть даже ты ничего не понимаешь, ведь дикция у него плохая. Ах, занятия журналистикой в этом городе не составляют никакого труда, если знаешь анатомию наших читателей. Главное — не наступать им на любимую мозоль. Попробуй задень какого-нибудь бакалейщика, к тебе мигом завалится целая толпа, кипящая гневом, и так вот с каждой профессией. Политических убеждений мы, естественно, не имеем. Мы нейтралы, в душе тяготеющие к либерализму. Высмеивать можно только современное искусство, а разящая сила печатного слова не идет у нас дальше передовицы о нынешней молодежи, которая не чтит седины. Мы прямо-таки без ума от доброго старого времени. В этом нас вдохновенно поддерживает живописный небокоптитель господин Браакс, но трепещи перед ним каждым штрихом пера твоего, ибо это хронический борзописец, который исповедует христианство только потому, что может быть в нем оскорблен. Дело в том, что он принадлежит к числу нетерпимцев, которые отвергают тезис, что человек был сотворен по божьему образу и подобию, — этакое чистосердечное богохульство, о чем он еженедельно и заявляет своей писаниной. В заключение я надеюсь, что тебе у нас понравится».

Теперь, почти тридцать лет спустя, он сказал:

— Я живу в хорошем доме для престарелых. Три раза в неделю мясо. И неплохой соус…

Он выдохся.

Вчера вечером в одном баре я увидел Лизу: она сидела за каким-то хитрым коктейлем, раскрашенная и разряженная — явно в поисках мужчины и явно не от хорошей жизни.

— Как дела? — спросил я.

— Идут помаленечку.

Ее шляпа показалась мне делом рук наглеца, который выкрасил в лиловый цвет свою мусорную корзинку, а потом прицепил к ней ценник «200 гульденов», чтобы посмотреть, проглотят ли люди и такое бесстыдство.

— А как поживает Ян? — продолжал спрашивать я.

— Ян?! Разве ты не знаешь, что мы уже три месяца как разошлись?

Новость меня удивила. Вокруг себя я видел много браков, трещина в которых обнаруживалась еще при регистрации, но союз Лизы и Яна производил впечатление весьма прочного. Она была старше его и к тому времени, как лет десять назад умыкнула его из отчего дома, могла похвастаться определенным опытом в обхождении с противоположным полом.

Ян был хрупкий, порхающий робким мотыльком романтик; казалось, это про него написал Фицджеральд: «Он выглядел как актер, загримированный для роли, которую не способен играть». Он жил тонко и сложно организованной внутренней жизнью, и, поскольку был богат, времени ему на это хватало, хотя он еще немножко баловался торговлей произведениями искусства, чтобы иметь какой-то официальный статус.

— Ну ты же знаешь, какой он был. — Лиза говорила о нем в прошедшем времени, как о покойнике. — Хронически влюблен… то в одну, то в другую. До меня у него никого не было, а иметь мужа, любопытство которого еще не удовлетворено, всегда обременительно. Первые годы у меня в связи с этим были трудности, но все уладилось. Скоро я поняла, что это, по существу, не имеет значения. Он ведь всегда возвращался ко мне, и я думала: ладно, пускай погуляет. До тех пор как…

Теперь глаза ее метали молнии.

— Видишь ли, я на очень многое смотрела сквозь пальцы, но всему есть предел, даже моему терпению, — резко сказала она.

— Еще бы! — сочувственно подхватил я. Очень уж мне хотелось услышать, какая же разновидность дурного поведения толкнула ее, после десяти лет благоразумия и выдержки, на решительный шаг.

— В последнее время, — продолжала она свой рассказ, — раз в неделю, по пятницам, он стал ездить в Гелдерланд и возвращался в субботу вечером. Он говорил, что это деловые поездки. Ха, знаем мы его дела… Я поняла, что он там завел какую-то интрижку, но поначалу меня это не беспокоило, потому что я знала по опыту: через два-три месяца ему надоест, и тогда, рассиропившись от сознания своей вины, он приползет ко мне каяться в том, о чем я давно уже сама догадалась. Итак, я спокойно ждала, но интрижка на сей раз противоестественно затягивалась. Полгода. Восемь месяцев. Каждую пятницу на вокзал, каждую субботу домой. И возвращался он таким довольным, обновленным! Честно говоря, я встревожилась. Она отхлебнула из своего бокала.