Семен Нариньяни - Рядом с нами

— Берегитесь Риббентропа, он готовит аварию самолета, чтобы убрать вас с дороги.

В этом месте показаний на скамье подсудимых произошел довольно характерный инцидент. Взбешенный разоблачениями, Риббентроп сорвал с головы наушники и ударил Геринга. Тот хотел ответить, но был остановлен дубинкой часового.

— Скамья подсудимых не третий рейх!

— Да, да, я понимаю. — И на лице Риббентропа появилась улыбка. Даже на скамье подсудимых дипломаты обязаны соблюдать какое-то подобие приличия.

— У меня нет больше вопросов к свидетелю, — говорит обвинитель и садится на место.

К пульту подбегает Штамер. Он взбешен показаниями Далеруса и хочет узнать, чем вызвана перемена во взглядах у свидетеля.

— Новыми материалами, о которых я не знал, — отвечает Далерус.

— Какие материалы вы имеете в виду? — спрашивает Штамер.

— Те, которые вскрылись на этом процессе.

Допрос Геринга продолжался две недели. Почти все это время фюрер № 2 находился не на скамье подсудимых, а за свидетельским пультом. Английские юристы утверждают: если подсудимого при допросе называть свидетелем, то это якобы может облагородить показания даже самых закоренелых преступников и заставить их говорить правду. Свидетельский пульт никак не облагородил гитлеровского рейхсмаршала. Геринг был и остался Герингом. Он говорил очень много. Однако три четверти его показаний никакой ценности для суда не представляют, ибо являются образцом самой беспардонной лжи. Что же касается опыта со «свидетельскими» показаниями Геринга, то он убеждает в том, что во взаимоотношениях с фашистскими преступниками справедливее было бы руководствоваться не старыми нормами английских юристов, а старой английской поговоркой, которая гласит: "Даже в гостиной у короля козел продолжает оставаться козлом и не становится джентльменом".

А Герингу очень хотелось предстать перед судом в образе добропорядочного джентльмена. Он вспоминал о боге, пытался декламировать что-то о чести.

Ни один преступник ни в какие другие времена не имел таких возможностей для защиты, какие были сделаны для Геринга. Ему предоставили право привлечь для свидетельских показаний любого человека, которого он пожелает, начиная от своего адъютанта до лорда Галифакса включительно. Он имел доступ к любому документу и к любой книге, начиная от "Майн кампф" и кончая книгой Черчилля "Шаг за шагом". Геринг мог в любое время дня не только проконсультироваться, но и согласовать каждое свое слово как со своим собственным защитником, так и с любым из подсудимых. Геринг назвал себя преемником Гитлера, вторым человеком третьего рейха, и суд позволил ему говорить все, что он посчитает нужным, независимо от того, имеет ли это отношение к обвинительному заключению или нет.

И Геринг не преминул, конечно, воспользоваться предоставленным ему правом. Геринг забыл даже, где и в каком качестве он находится, и вместо кратких ответов на вопросы защитника произносил пространные речи. Он превратил свидетельский пульт, как сказал главный американский обвинитель, в трибуну для фашистской пропаганды, и суд ни разу не остановил его.

Мы не собираемся сегодня говорить ни о возмутительном тоне речей Геринга, ни об их гнусном содержании. Нас интересует другое. Какое из тягчайших обвинений, предъявленных ему, Геринг сумел опровергнуть? А ведь преемник Гитлера пытался говорить не только от своего имени, но и от имени третьего рейха. Какое же из фашистских преступлений он оправдал? Ни одного. Напрасно защитники на процессе возлагали большие надежды на фюрера № 2. В этом отношении две недели, проведенные Герингом за свидетельским пультом, прошли для них впустую. Да и что, собственно, мог оправдать Геринг? Войну? Он, правда, пытался говорить, что не они, а мы напали на Германию. Ему напомнили тогда о плане «Барбаросса». Да разве только об этом плане! Суд имел в своем распоряжении сотни документов, которые свидетельствовали против гитлеровцев и разоблачали их как самых презренных агрессоров. И во всех тех случаях, когда обвинители загоняли Геринга в угол, он забывал о роли преемника Гитлера и пускал в ход одно и то же оправдание:

— Этого хотел фюрер, а я был против.

Но у суда не было недостатка в документах, уличающих самого Геринга. И в таких случаях в зале раздавался иронический голос одного из обвинителей:

— Я хотел бы познакомить свидетеля с протоколом совещания, проходившего в ставке Гитлера.